Текст песни Тимур Шаов - Разговор с критиком
Просмотров
22
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Тимур Шаов - Разговор с критиком, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Он пришёл с лицом убийцы,
С видом злого кровопийцы,
Он сказал, что он мой критик
И добра желатель мой,
Что ему, мол, штиль мой низкий
Эстетически неблизкий,
Я фуфло, а он - Белинский,
Весь неистовый такой.
Возмущался, что я грязно,
Своевольно, безобразно
Слово гадкое - "оргазм"
Безнаказанно пою.
"Ты ж не просто песни лепишь -
В нашу нравственность ты метишь!
За оргазм ты ответишь,
Гадом буду, зуб даю!"
Я пристыженно заохал,
Стал прощения просить.
Сам подумал: "Дело плохо,
Этот может укусить".
Распалился он безмерно,
Оскорбить меня хотел.
"Ты вообще нудист, наверно!
А ещё очки надел!
Нет, спеть бы про палатку и костёр,
Про то, как нам не страшен дождик хмурый!
Но ты засел, как вредоносный солитёр,
Во чреве исстрадавшейся культуры!
Культуры -
Мультуры,
Куль-куль-куль-куль,
Муль-муль-муль-муль.
Вреден я, не отпираюсь.
Утопил Му-Му я, каюсь.
Всё скажу, во всём сознаюсь,
Только не вели казнить.
Это я бомбил Балканы,
Я замучил Корвалана,
И Александра Мирзаяна
Я планировал убить.
А как выпью политуру,
Так сажусь писать халтуру.
Постамент родной культуры
Я царапаю гвоздём.
Клеветник и очернитель,
Юных девушек растлитель,
И вообще я - врач-вредитель,
Приходите на прием!
Если есть где рай для бардов -
Я туда не попаду.
Если есть где ад для бардов,
То гореть мне в том аду.
А в раю стоят палатки,
Всё халявное кругом -
Чай густой, а уксус сладкий,
И все песни лишь о том, что:
Да здравствуют палатки и костёр,
Наш строй гуманный, развитой туризм,
Ведёт народ к победам ля минор.
Всё остальное - ревизионизм.
И разгневанный радетель
За чужую добродетель
На меня за песни эти
Епитимью наложил.
Ты, говорит, обязан, хоть я тресни,
Написать сто двадцать песен
О туризме и о лесе
Кровью все взамен чернил.
Думал я: "Достал, постылый!
Чо те надо-то, мужик?
Серафим ты шестикрылый,
Ну вырви грешный мой язык!"
Слушал я, ушами хлопал,
А когда совсем устал,
То сказал я громко: "Жопа!"
Тут он в обморок упал.
Но с тех пор в душе покоя нет,
И от переживания такого
Как-то мне приснился Афанасий Фет,
Бьющий Иван Семёныча Баркова.
Он лупил его кастетом,
Приговаривал при этом:
"Я пришёл к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что воспитанным поэтам
Выражаться не пристало".
А Барков просил прощенья,
Сжёг поэму про Луку.
Вот такое вот знаменье
Мне приснилось, дураку.
Но я песню написал назло врагам,
Как одна возлюбленная пара
У костра, в палатке, под гитару
Получила пламенный оргазм.
С видом злого кровопийцы,
Он сказал, что он мой критик
И добра желатель мой,
Что ему, мол, штиль мой низкий
Эстетически неблизкий,
Я фуфло, а он - Белинский,
Весь неистовый такой.
Возмущался, что я грязно,
Своевольно, безобразно
Слово гадкое - "оргазм"
Безнаказанно пою.
"Ты ж не просто песни лепишь -
В нашу нравственность ты метишь!
За оргазм ты ответишь,
Гадом буду, зуб даю!"
Я пристыженно заохал,
Стал прощения просить.
Сам подумал: "Дело плохо,
Этот может укусить".
Распалился он безмерно,
Оскорбить меня хотел.
"Ты вообще нудист, наверно!
А ещё очки надел!
Нет, спеть бы про палатку и костёр,
Про то, как нам не страшен дождик хмурый!
Но ты засел, как вредоносный солитёр,
Во чреве исстрадавшейся культуры!
Культуры -
Мультуры,
Куль-куль-куль-куль,
Муль-муль-муль-муль.
Вреден я, не отпираюсь.
Утопил Му-Му я, каюсь.
Всё скажу, во всём сознаюсь,
Только не вели казнить.
Это я бомбил Балканы,
Я замучил Корвалана,
И Александра Мирзаяна
Я планировал убить.
А как выпью политуру,
Так сажусь писать халтуру.
Постамент родной культуры
Я царапаю гвоздём.
Клеветник и очернитель,
Юных девушек растлитель,
И вообще я - врач-вредитель,
Приходите на прием!
Если есть где рай для бардов -
Я туда не попаду.
Если есть где ад для бардов,
То гореть мне в том аду.
А в раю стоят палатки,
Всё халявное кругом -
Чай густой, а уксус сладкий,
И все песни лишь о том, что:
Да здравствуют палатки и костёр,
Наш строй гуманный, развитой туризм,
Ведёт народ к победам ля минор.
Всё остальное - ревизионизм.
И разгневанный радетель
За чужую добродетель
На меня за песни эти
Епитимью наложил.
Ты, говорит, обязан, хоть я тресни,
Написать сто двадцать песен
О туризме и о лесе
Кровью все взамен чернил.
Думал я: "Достал, постылый!
Чо те надо-то, мужик?
Серафим ты шестикрылый,
Ну вырви грешный мой язык!"
Слушал я, ушами хлопал,
А когда совсем устал,
То сказал я громко: "Жопа!"
Тут он в обморок упал.
Но с тех пор в душе покоя нет,
И от переживания такого
Как-то мне приснился Афанасий Фет,
Бьющий Иван Семёныча Баркова.
Он лупил его кастетом,
Приговаривал при этом:
"Я пришёл к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что воспитанным поэтам
Выражаться не пристало".
А Барков просил прощенья,
Сжёг поэму про Луку.
Вот такое вот знаменье
Мне приснилось, дураку.
Но я песню написал назло врагам,
Как одна возлюбленная пара
У костра, в палатке, под гитару
Получила пламенный оргазм.
He came face killer
Overlooking the evil bloodsuckers,
He said that he is my critic
And good my desirability,
That he supposedly calm my low
Aesthetically not a short,
I'm the shit, and he - Belinsky,
All this frenetic.
Indignant that I dirty,
Willfully, ugly
Nasty word - "orgasm"
I sing with impunity.
"You're not just songs lepish -
metish you in our morals!
During orgasm you will answer,
Gad will, I bet! "
I shamefacedly zaohala,
I began to ask forgiveness.
He thought: "It's bad,
This can bite. "
Inflamed it immensely,
I wanted to offend.
"You do a nudist, probably!
And still wore glasses!
No, I would sing about the tent and campfire,
About how we are not afraid of rain gloomy!
But you sat down, as malicious tapeworm,
In the tormented womb of culture!
culture -
Mul'tur,
Kul-kul-kul-kul,
Mul-mul-mul-mul.
Bad I did not open.
Drowned Mu-Mu, I confess.
All I will say in all confess
Just do not lead to execute.
This I bombed the Balkans,
I tortured Corvalan,
And Alexander Mirzayan
I was planning to kill him.
What drink polish,
So I sit down to write a hack.
Pedestal native culture
I scratch a nail.
Slanderer and calumniator,
Seducer of young girls,
And anyway, I - the doctor-wrecker,
Come to the reception!
If there is a paradise where the bards -
I go there do not get.
If there where hell for bards,
That burn me in hell.
And in Paradise are tents,
All khalyavnykh circle -
Tea thick and sweet vinegar,
And all the songs only that:
Long live the tents and fire,
Our operation humane, the development of tourism,
Lead the people to victory in A Minor.
Everything else - revisionism.
And angry Guardian
For someone else's virtue
With me for these lyrics
Penance imposed.
You said, obliged though I burst,
Write one hundred and twenty songs
On tourism and the forest
All blood instead of ink.
I thought: "Enough is enough, hateful!
Cho those should be something, man?
You six-winged seraphim,
Well pluck my sinful tongue! "
I listened, ears flapping,
And when very tired,
What I said out loud: "Ass!"
Then he fainted.
But since the soul at rest there,
And from experiences such
Somehow I had Athanasius Fet,
The striker Ivan Semenycha Barkov.
He thrashed his knuckles,
Sentenced at the same time:
"I came to you with greetings
Tell that the sun rose
What mannered poets
Ought not to be expressed. "
A Barkov Sorry,
Burned poem about Luka.
That is now an omen
I dreamed fool.
But I wrote a song spite of enemies,
As a lover of steam
By the fire, in a tent, with a guitar
He received a fiery orgasm.
Overlooking the evil bloodsuckers,
He said that he is my critic
And good my desirability,
That he supposedly calm my low
Aesthetically not a short,
I'm the shit, and he - Belinsky,
All this frenetic.
Indignant that I dirty,
Willfully, ugly
Nasty word - "orgasm"
I sing with impunity.
"You're not just songs lepish -
metish you in our morals!
During orgasm you will answer,
Gad will, I bet! "
I shamefacedly zaohala,
I began to ask forgiveness.
He thought: "It's bad,
This can bite. "
Inflamed it immensely,
I wanted to offend.
"You do a nudist, probably!
And still wore glasses!
No, I would sing about the tent and campfire,
About how we are not afraid of rain gloomy!
But you sat down, as malicious tapeworm,
In the tormented womb of culture!
culture -
Mul'tur,
Kul-kul-kul-kul,
Mul-mul-mul-mul.
Bad I did not open.
Drowned Mu-Mu, I confess.
All I will say in all confess
Just do not lead to execute.
This I bombed the Balkans,
I tortured Corvalan,
And Alexander Mirzayan
I was planning to kill him.
What drink polish,
So I sit down to write a hack.
Pedestal native culture
I scratch a nail.
Slanderer and calumniator,
Seducer of young girls,
And anyway, I - the doctor-wrecker,
Come to the reception!
If there is a paradise where the bards -
I go there do not get.
If there where hell for bards,
That burn me in hell.
And in Paradise are tents,
All khalyavnykh circle -
Tea thick and sweet vinegar,
And all the songs only that:
Long live the tents and fire,
Our operation humane, the development of tourism,
Lead the people to victory in A Minor.
Everything else - revisionism.
And angry Guardian
For someone else's virtue
With me for these lyrics
Penance imposed.
You said, obliged though I burst,
Write one hundred and twenty songs
On tourism and the forest
All blood instead of ink.
I thought: "Enough is enough, hateful!
Cho those should be something, man?
You six-winged seraphim,
Well pluck my sinful tongue! "
I listened, ears flapping,
And when very tired,
What I said out loud: "Ass!"
Then he fainted.
But since the soul at rest there,
And from experiences such
Somehow I had Athanasius Fet,
The striker Ivan Semenycha Barkov.
He thrashed his knuckles,
Sentenced at the same time:
"I came to you with greetings
Tell that the sun rose
What mannered poets
Ought not to be expressed. "
A Barkov Sorry,
Burned poem about Luka.
That is now an omen
I dreamed fool.
But I wrote a song spite of enemies,
As a lover of steam
By the fire, in a tent, with a guitar
He received a fiery orgasm.