Текст песни Солженицын А.И. Тюремные стихи - ВОСПОМИНАНИЕ О БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ
Просмотров
30
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Солженицын А.И. Тюремные стихи - ВОСПОМИНАНИЕ О БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
ВОСПОМИНАНИЕ О БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ
Николаю Андреевичу
Семёнову
Были тусклы намордники камеры мертвой,
Полудённые светы — неверны и плохи.
Ты, знакомясь, с улыбкой представился: — “Жертва.
Тихий кролик великой эпохи...”
Что-то слишком великой... Всё в будущем рея,
Ни хитрить, ни таить, ни делить не умея, —
Дней тех юных, ну, что б вам с женой приоставить?
Пятилеткам на бедность снесли переплавить.
А потом — в ополчение доброю волей,
Мешковатость, пенсне кабинетный защем...
— Почему не стрелялся?! Оружия, что ли,
Вам не дали?! А — палка зачем?
...Знаю, знаю я поле ржаное,
Когда в “юнкерсах”, в “хеншелях” небо черно,
Нет снарядов, орудье не бьёт ни одно...
Трое суток метался — и в подлой измене
Не убив себя! — сдался, и вот виноват...
Эх! я всех их! я всех бы сейчас — на колени!
Пред тобою, русский солдат!!
Что-то там, по воронкам, их мало лежало!
Кто лежал — тот срывал комиссарские шпалы,
Хоронил средь зелёной травы...
Рвали когти в Москву господа генералы,
Деранула за Волгу Москва из Москвы...
Завтра — праздник... Уж флаги за зоною алы,
Уж белеет, крепчает зима.
Где теперь ты? Таскаешь ли шпалы
На дороге Тайшет-Колыма?
Под Норильском волочишь цынготное горе?
В ледовитой ли тьме Воркуты?
Или сосны кряжуешь на вьюжной Печоре?
Или уголь долбишь в подземельях Инты?
Помнишь — воздух, застойный, как в яме,
Своды серые старой добротной тюрьмы,
Где июльскими тёмными долгими днями
О великом и малом печалились мы?
Кто там не был! какие огни не сходились!
Монархист ли, марксист ли, — но только б не раб.
И сшибались до пены, до ярости бились,
Хлебной крошкой, табачною пылью делились,
Обнимались на смерть, уходя на этап.
Невесомая мысль! — для стихов и для лекций
Вечерами сдвигались, под лампами дым, —
Атом. Гоголь. Барокко. Наследственность. Рим. —
И учёные сыпали блёстки коллекций
Неучёным, но тёртым друзьям молодым.
Хмуро слушали, как на духу.
Зёрна брали, с усмешкой отвеяв труху:
Отхватили нужды эти русские парни —
И в навозную бочку впрягались попарно,
И сбирали картофельную шелуху.
Умудрила их жизнь! От Норвегий до Ливий
Исходили Европы красу и тщету,
Повидали, где мягче, сытей и счастливей,
И вернулись в родимую нищету.
Тут их ждали. Тут выдержать буйные дрожжи
Запахнулась вкруг них крепостная стена...
Неприютная Русь! Что ты знаешь? Быть может,
Этой самой закланною молодёжью
Ты и будешь когда-нибудь спасена?..
1946
Николаю Андреевичу
Семёнову
Были тусклы намордники камеры мертвой,
Полудённые светы — неверны и плохи.
Ты, знакомясь, с улыбкой представился: — “Жертва.
Тихий кролик великой эпохи...”
Что-то слишком великой... Всё в будущем рея,
Ни хитрить, ни таить, ни делить не умея, —
Дней тех юных, ну, что б вам с женой приоставить?
Пятилеткам на бедность снесли переплавить.
А потом — в ополчение доброю волей,
Мешковатость, пенсне кабинетный защем...
— Почему не стрелялся?! Оружия, что ли,
Вам не дали?! А — палка зачем?
...Знаю, знаю я поле ржаное,
Когда в “юнкерсах”, в “хеншелях” небо черно,
Нет снарядов, орудье не бьёт ни одно...
Трое суток метался — и в подлой измене
Не убив себя! — сдался, и вот виноват...
Эх! я всех их! я всех бы сейчас — на колени!
Пред тобою, русский солдат!!
Что-то там, по воронкам, их мало лежало!
Кто лежал — тот срывал комиссарские шпалы,
Хоронил средь зелёной травы...
Рвали когти в Москву господа генералы,
Деранула за Волгу Москва из Москвы...
Завтра — праздник... Уж флаги за зоною алы,
Уж белеет, крепчает зима.
Где теперь ты? Таскаешь ли шпалы
На дороге Тайшет-Колыма?
Под Норильском волочишь цынготное горе?
В ледовитой ли тьме Воркуты?
Или сосны кряжуешь на вьюжной Печоре?
Или уголь долбишь в подземельях Инты?
Помнишь — воздух, застойный, как в яме,
Своды серые старой добротной тюрьмы,
Где июльскими тёмными долгими днями
О великом и малом печалились мы?
Кто там не был! какие огни не сходились!
Монархист ли, марксист ли, — но только б не раб.
И сшибались до пены, до ярости бились,
Хлебной крошкой, табачною пылью делились,
Обнимались на смерть, уходя на этап.
Невесомая мысль! — для стихов и для лекций
Вечерами сдвигались, под лампами дым, —
Атом. Гоголь. Барокко. Наследственность. Рим. —
И учёные сыпали блёстки коллекций
Неучёным, но тёртым друзьям молодым.
Хмуро слушали, как на духу.
Зёрна брали, с усмешкой отвеяв труху:
Отхватили нужды эти русские парни —
И в навозную бочку впрягались попарно,
И сбирали картофельную шелуху.
Умудрила их жизнь! От Норвегий до Ливий
Исходили Европы красу и тщету,
Повидали, где мягче, сытей и счастливей,
И вернулись в родимую нищету.
Тут их ждали. Тут выдержать буйные дрожжи
Запахнулась вкруг них крепостная стена...
Неприютная Русь! Что ты знаешь? Быть может,
Этой самой закланною молодёжью
Ты и будешь когда-нибудь спасена?..
1946
MEMORY OF BUTYR'S PRISON
Nikolai Andreevich
Semyonov
The muzzles of the dead were dull,
Midday lights are wrong and bad.
When you met, you introduced yourself with a smile: - “Victim.
Quiet rabbit of a great era ... "
Something too great ... Everything in the future is yay,
Neither cunning, nor concealment, nor knowing how to share, -
The days of those young, well, what would you and your wife give you?
Five-year-olds for poverty were demolished to melt.
And then - in the militia by good will,
Baggy, pince-nez cabinet pinch ...
- Why didn't you shoot ?! Weapons or something,
They didn't give you ?! A - why stick?
... I know, I know the rye field,
When in Junkers, in Henschels, the sky is black,
There are no shells, not a single weapon hits ...
For three days rushed about - and in vile treason
Without killing yourself! - gave up, and that's my fault ...
Eh! I have all of them! I would all now - on your knees!
Before you, Russian soldier !!
Something there, on the funnels, there were few of them!
Who was lying - he tore off the commissar sleepers,
Buried among the green grass ...
Gentlemen generals tore their claws to Moscow,
Deranula across the Volga Moscow from Moscow ...
Tomorrow is a holiday ... Already the flags behind the ala zone,
Already turning white, winter is growing stronger.
Where are you now? Do you carry sleepers
On the Taishet-Kolyma road?
Are you dragging a scurvy mountain near Norilsk?
Is it in the frozen darkness of Vorkuta?
Or do you ridge pine trees on the blizzard Pechora?
Or are you hollowing coal in Inta's dungeons?
Do you remember - the air, stagnant, like in a hole,
The gray vaults of a good old prison
Where July dark long days
Did we grieve about the great and the small?
Who was not there! what lights didn't converge!
Whether a monarchist or a Marxist, but not a slave.
And they knocked down to foam, fought to fury,
We shared bread crumbs, tobacco dust,
They hugged to death, leaving for the stage.
Weightless thought! - for poetry and for lectures
In the evenings they moved, under the lamps, smoke, -
Atom. Gogol. Baroque. Heredity. Rome. -
And scientists poured the glitter of the collections
To uneducated, but shabby young friends.
They listened gloomily, as if in spirit.
They took the grains, wiping off the dust with a grin:
These Russian guys grabbed the needs -
And they were harnessed to the manure barrel in pairs,
And they collected potato husks.
Wise their life! From Norway to Libya
Beauty and vanity came to Europe,
Have seen where it is softer, satiated and happier,
And they returned to their native poverty.
Here they were expected. Here to withstand violent yeast
The fortress wall smelled around them ...
Uncomfortable Russia! What do you know? May be,
By this very slain youth
Will you ever be saved? ..
1946
Nikolai Andreevich
Semyonov
The muzzles of the dead were dull,
Midday lights are wrong and bad.
When you met, you introduced yourself with a smile: - “Victim.
Quiet rabbit of a great era ... "
Something too great ... Everything in the future is yay,
Neither cunning, nor concealment, nor knowing how to share, -
The days of those young, well, what would you and your wife give you?
Five-year-olds for poverty were demolished to melt.
And then - in the militia by good will,
Baggy, pince-nez cabinet pinch ...
- Why didn't you shoot ?! Weapons or something,
They didn't give you ?! A - why stick?
... I know, I know the rye field,
When in Junkers, in Henschels, the sky is black,
There are no shells, not a single weapon hits ...
For three days rushed about - and in vile treason
Without killing yourself! - gave up, and that's my fault ...
Eh! I have all of them! I would all now - on your knees!
Before you, Russian soldier !!
Something there, on the funnels, there were few of them!
Who was lying - he tore off the commissar sleepers,
Buried among the green grass ...
Gentlemen generals tore their claws to Moscow,
Deranula across the Volga Moscow from Moscow ...
Tomorrow is a holiday ... Already the flags behind the ala zone,
Already turning white, winter is growing stronger.
Where are you now? Do you carry sleepers
On the Taishet-Kolyma road?
Are you dragging a scurvy mountain near Norilsk?
Is it in the frozen darkness of Vorkuta?
Or do you ridge pine trees on the blizzard Pechora?
Or are you hollowing coal in Inta's dungeons?
Do you remember - the air, stagnant, like in a hole,
The gray vaults of a good old prison
Where July dark long days
Did we grieve about the great and the small?
Who was not there! what lights didn't converge!
Whether a monarchist or a Marxist, but not a slave.
And they knocked down to foam, fought to fury,
We shared bread crumbs, tobacco dust,
They hugged to death, leaving for the stage.
Weightless thought! - for poetry and for lectures
In the evenings they moved, under the lamps, smoke, -
Atom. Gogol. Baroque. Heredity. Rome. -
And scientists poured the glitter of the collections
To uneducated, but shabby young friends.
They listened gloomily, as if in spirit.
They took the grains, wiping off the dust with a grin:
These Russian guys grabbed the needs -
And they were harnessed to the manure barrel in pairs,
And they collected potato husks.
Wise their life! From Norway to Libya
Beauty and vanity came to Europe,
Have seen where it is softer, satiated and happier,
And they returned to their native poverty.
Here they were expected. Here to withstand violent yeast
The fortress wall smelled around them ...
Uncomfortable Russia! What do you know? May be,
By this very slain youth
Will you ever be saved? ..
1946