написать бы про город, мой город, которого нет,
про ладони твоих площадей в голубиных наколках,
написать бы про то, как бежит под ногами проспект,
и кремлевские звезды горят на рубиновых ёлках,
написать бы про город, мой город, где пахнет хурмой,
и кабинки под вечер, как ртуть, поднимаются в шахтах,
вам какой, мне последний, и чтобы всю ночь за стеной
радиола мне пела о летчиках и космонавтах,
написать бы про город, мой город под розовым льдом
с леденцами твоих куполов, пересыпанных снегом,
я твои переулки разглажу, как фантик, ногтем
и пройдусь до кольца незнакомым тебе человеком,
это луковый спас над бульваром, и книжный развал,
где слова на твоих корешках я читал как молитву,
это машенька в мягкой обложке, метель, котлован,
и поддатый казах за лотком открывает поллитру,
и сидит он на складе, и пьет он всю ночь свой агдам,
а потом засыпает на книгах великих народов,
и во сне перед ним уплывают на юг поезда,
волоча за собой километры порожних вагонов.
write about the city, my city, which is not there,
about the palms of your squares in pigeon tattoos,
write about how the avenue runs underfoot,
and Kremlin stars burn on ruby trees,
write about the city, my city, where it smells of persimmon,
and cabins in the evening, like mercury, rise in the mines,
you what, I’m the last, and so that all night behind the wall
the radiola sang to me about pilots and astronauts,
write about the city, my city under pink ice
with the lollipops of your domes strewn with snow
I'll smooth your alleys like a candy wrapper with my fingernail
and walk to the ring with a stranger to you,
this onion saved over the boulevard, and the book collapse,
where the words on your roots I read like a prayer
This is Masha in a paperback, blizzard, foundation pit,
and the lazy Kazakh behind the tray opens half a liter,
and he sits in a warehouse, and he drinks his agdam all night,
and then falls asleep on the books of great nations,
and in a dream before him they sail south of the train,
dragging kilometers of empty cars.