Он проснулся и утро взвесил:
Тяжек мир, на любовь скупой.
Лживы ангелы, лучше – бесы,
Если жизнь объявила бой.
Он не слабый, он знал победы.
Мог бы больше, но есть тоска.
Он – язычник, он – сын рассвета,
Сын пшеничного колоска,
Потерявшийся ненароком,
Не стремящийся на поклон…
Он – изгой, а князья жестоки
К отвергающим власть икон.
У презренного иноверца
Все святыни – не напоказ:
Вместе с кровью в мешочке сердца
Умещаются в самый раз!
Ему свято природы буйство,
Ему дорог ярилин свет…
Но язычество – богохульство
Там, где чтут, как закон, завет.
…А когда и его – с толпою –
Окрестили, раздалась весть:
Чудным образом у изгоя
В колосок обернулся крест!
Но язычник рыдал: впервые
Он не смог отвести беду.
Он не верил, что их святые –
У безумцев на поводу.
He woke up and morning weighed:
Gravity world, love is mean.
False angels, better - the demons,
If life announces a fight.
He is not weak, he knew victories.
Could have more, but there is anguish.
He is a pagan, he is the son of dawn,
The son of a wheat spikelet,
Lost inadvertently,
Not wanting to bow ...
He is an outcast, and princes are cruel
To those who reject the power of icons.
The despicable heterodox
All shrines are not a showpiece:
Together with the blood in the sac of the heart
They are just right!
He is a holy nature of violence,
He is dear to Yarilin light ...
But paganism is blasphemy
Where do they worship as the law covenant.
... And when his - with the crowd -
They crossed themselves, the message came:
Miraculously at the outcast
The spike turned into a cross!
But the heathen sobbed: for the first time
He could not bring trouble.
He did not believe that their saints -
The madmen are on the point.