А. Суркову
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
A. Surkov
Do you remember, Alyosha, the roads of Smolensk,
As there were endless, evil rains,
As the krinks brought us tired women,
Pressing, like children, from the rain to their chest,
As tears they wiped away,
As they whispered after us: "God save you!" -
And again they called themselves soldiers,
As it happened, the time was ripe in the great Russia.
Tears measured more often than versts,
There was a path, hiding from the eyes on the hills:
Villages, villages, villages with graveyards,
As if on them all of Russia has come together,
As if for every Russian suburb,
With the cross of their hands guarding the living,
With all the world converging, our great-grandparents pray
For in God do not believe their grandchildren.
You know, probably, all the same Motherland -
Not the city house, where I lived festively,
And these country roads, that grandfathers have passed,
With simple crosses of their Russian graves.
I do not know about you, but about me from the village
The road grief from village to village,
With a widow's tear and with a female song
For the first time the war on the roads brought.
Do you remember, Alyosha: the cottage near Borisov,
On the dead crying girlish cry,
A gray-haired old woman in a plait,
All in white, as if dressed to death, an old man.
Well, tell them, how could we comfort them?
But, grief realized with his feminine instinct,
Do you remember, the old woman said: "Dear ones,
As long as you go, we'll wait for you.
"We will wait for you!" The pastures told us.
"We'll wait for you!" - said the forest.
You know, Alyosha, at nights it seems to me,
That followed me with their voices.
According to Russian customs, only conflagrations
On the Russian land,
Before our eyes, comrades were dying,
In Russian, shirt ripped on his chest.
Bullets with you are still being pampered.
But, three times believing that life is all over,
I was still proud for the sweetest,
For the bitter land where I was born,
For the fact that on her die bequeathed to me,
That the Russian mother gave birth to us,
What, in the fight to see us off, a Russian woman
I hugged three times in Russian.
1941