Высоко, высоко сиди,
Далеко гляди,
Лги себе о том, что ждет тебя впереди,
Слушай, как у города гравий под шинами
Стариковским кашлем ворочается в груди.
Ангелы-посыльные огибают твой дом по
Крутой дуге,
Отплевываясь, грубя,
Ветер курит твою сигарету быстрей тебя –
Жадно глодает, как пес, ладони твои
Раскрытые обыскав,
Стряхивает пепел тебе в рукав, -
Здесь всегда так: весна не к месту, зима
Уже не по росту,
Город выжал ее на себя, всю белую,
Словно пасту,
А теперь обдирает с себя, всю черную, как
Коросту,
Добивает пленки, согребает битое после
Пьянки,
Отчищает машины, как жестяные зубы или
Жетоны солдатов янки,
Остается сухим лишь там, где они уехали со
Стоянки;
Россиянки
В курточках передергивают плечами на
Холодке,
И дымы ложатся на стылый воздух и
Растворяются вдалеке,
Как цвет чая со дна расходится в кипятке.
Не дрожи, моя девочка, не торопись,
Докуривай, не дрожи,
Посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во
Ржи,
Для того и придуманы верхние этажи;
Чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы,
Пропала бы,
Белые перила вдоль палубы,
Голуби,
Алиби –
Больше никого не люби, моя девочка, не
Люби,
Шейни шауи твалеби,
Let it be.
Город убирает столы, бреет бурые скулы,
Обнажает черные фистулы,
Систолы, диастолы
Бьются в ребра оград, как волны,
Шаркают вдоль туч хриплые разбуженные
Апостолы,
Пятки босые выпростали,
Звезды ли
Или кто-то на нас действительно смотрит
Издали,
«Вот же бездари, - удивляется, -
Остопездолы».
Что-то догнивает, а что-то выжжено – зима
Была тяжела,
А ты все же выжила, хоть не знаешь, зачем
Жила,
Почему-то всех победила и все смогла –
Город, так ненавидимый прокуратором,
Накрывает весна и мгла,
И тебя аккуратно ткнули в него, он
Пластинка, а ты игла,
Старая пластинка,
А ты игла, -
Засыпает Москва, стали синими дали,
Ставь бокал, щелчком вышибай окурок,
Задувай четыре свои свечи,
Всех судили полгода,
И всех оправдали,
Дорогие мои москвичи, -
И вот тут ко рту приставляют трубы
Давно почившие
Трубачи.
High, high sit,
Away look,
Lie to yourself about what 's waiting for you to come,
Listen as the city gravel under the tires
An old man's cough tosses in his chest.
Angels - messengers encircle your house on
Steep arc
Spitting , rough,
Wind smoke your cigarette faster than you -
Greedily gnaw like a dog , your palm
Disclosed searched ,
Shakes ashes into your sleeve -
There is always this: Spring is not the place , winter
It is not on the growth ,
City squeezed it to myself, all white ,
Like pasta,
And now scrapes with myself, all black , as
crusting ,
Finishes film sogrebaet broken after
drinking,
Cleans cars, as tin teeth or
Badges soldiers Yankees
Remains dry only where they are left with
parking ;
Russians
In jackets shrugs at
the shade ,
And the smoke lay down on chilled air and
Dissolved away ,
As the color of tea with boiling water in the bottom of the odds .
Do not tremble , my girl , do not hurry,
Was finishing , do not tremble ,
Sit down , legs dangling into the abyss , the catcher in the
rye,
Order and invented the upper floors ;
To ascend , as a liner - a flock would
Would be lost ,
White railing along the deck ,
pigeons
alibi -
No one else love , my girl, do not
Love ,
Shane Chaoui tvalebi ,
Let it be.
City cleans the tables , shaved brown cheeks ,
Exposes black fistula
Systole , diastole
Beat in ribs fences, waves ,
Shuffle along clouds raucous awakened
apostles ,
Bare heel disengaging ,
stars Do
Or someone really looks at us
From a distance ,
" That's the same mediocrity - surprised -
Ostopezdoly . "
Something rotting , and something burned - Winter
Was heavy ,
And you still survive , though do not know why
Once upon a time ,
Somehow, all the victories and all could -
City , so hated by the procurator ,
Covers the spring and haze ,
And you gently poked at him, he
Plate, and you're the needle ,
Old record ,
Are you a needle -
Sleeps Moscow, steel blue given
Put the glass, click bouncer butt
Blow out their four candles
All tried half a year,
And all acquitted
My dear Muscovites -
And here to the mouth of a tube to
It has long been pochivshie
Trumpeters .