С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
He's awfully easy laughs , says drunk , teasing ; man it is not yet uncovered ; She looks into his eyelashes - almost tigress cub hugging .
He's handsome , funny, his eyes pistachio ; always stops suddenly , always lyrically ; it would be desirable so that even slightly nauseated ; in his fingers biting electricity.
He's a bit supernatural ; sapphire eyes he , like Wilde in the fairy tale ; grandiloquence of his speech ; it pulls shoot on film , photograph - well, immortal, to perpetuate .
He tied and vsehny - these teeth clang , those hanging on the neck , not sobs . It burns in itself this child , this goddamned thirsty full possession , and jealous - unfounded , but desperately . Even more aware of his powerlessness . They go together ; outskirts ; savagery ; silence , hot summer afternoon , grumbling gravel.
She would only go with him, listen to him grassiruet , watching him , " I 'll hide here - you will not find me "; she is older than him and almost too beautiful . Just hopeless .
It reads something to him , a little manernichaya ; sun glare smears sgushchenkoj their two oval. She sobs - I'm sorry, something perenervnichala . Perestihovala .
I waited for you , said I knew just how you look, how you laugh like a strand of discards from his forehead ; from me to you all that no love - that miscarriage , I really thought - everything can not stand nesudba . Conceiving - and a month later I wake up and howl - inside gushes like black hot iodine resin yes . And here , look, - born alive. Squints . Smiling. Learns .
He nods ; him sad and exhausting ; rubs his nose in her shoulder , hugging , fawn . He does not like it, probably more since January - but tormented high schooler guilty tenderness .
It will soon disappear ; both agreed givens impasse ; " I'm random and stranger ." He holds her , help her carry bag ; she stisnet him in his arms , leaving.
And some conductor or cleaner, seeing as she froze the wife of Lot - stop hmyknet quiet , tired wrinkled - and until the evening will suffer somehow .