Текст песни Вера Полозкова - Рассчитай меня
Просмотров
195
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Вера Полозкова - Рассчитай меня, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.
Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.
Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.
Calculate me, Misha. Night, like a stocking from the thigh,
Sinks from a skyscraper to curl up
In a cup of coffee from a girl lying every three minutes
The bartender behind the desk, that she should go,
And, as a rule, stays until the morning.
She barely enough for the whole monstrous length
This quarter; Sorry, no longer fixes threes.
Every day someone clings to her window.
The world is like an old faded Polaroid
From the scene of the explosion - and the one who swore to her that she would cover,
Leaves and leaves her alone.
Misha, calculate it. Sometimes she drinks so much
What ceases to feel despair or hunger
Hears the rattle with which you crush the ice,
The sound that dove bursts into the sky
The rumble with which the plane lands in Vnukovo.
Things for which there are still no verbs.
Mom asks me to go home before two.
I come back after the seventh whiskey.
In my inner train the air is hot and dry
If there is a point of arrival - the way to it is not close,
And Joseph Brodsky is sitting in my compartment, taking a breath
From fierce Russian to English.
There, behind the bar, hiding, hiding his nose in his palm,
The boy sleeps in torn jeans, thin as a prisoner of war.
In this city you get tired of summer thunderstorms, -
If God were merciful, he would fill it with foam.
Calculate me, Misha. Me and my gradual,
Detailed
predawn
intoxicated
neurosis.
Sinks from a skyscraper to curl up
In a cup of coffee from a girl lying every three minutes
The bartender behind the desk, that she should go,
And, as a rule, stays until the morning.
She barely enough for the whole monstrous length
This quarter; Sorry, no longer fixes threes.
Every day someone clings to her window.
The world is like an old faded Polaroid
From the scene of the explosion - and the one who swore to her that she would cover,
Leaves and leaves her alone.
Misha, calculate it. Sometimes she drinks so much
What ceases to feel despair or hunger
Hears the rattle with which you crush the ice,
The sound that dove bursts into the sky
The rumble with which the plane lands in Vnukovo.
Things for which there are still no verbs.
Mom asks me to go home before two.
I come back after the seventh whiskey.
In my inner train the air is hot and dry
If there is a point of arrival - the way to it is not close,
And Joseph Brodsky is sitting in my compartment, taking a breath
From fierce Russian to English.
There, behind the bar, hiding, hiding his nose in his palm,
The boy sleeps in torn jeans, thin as a prisoner of war.
In this city you get tired of summer thunderstorms, -
If God were merciful, he would fill it with foam.
Calculate me, Misha. Me and my gradual,
Detailed
predawn
intoxicated
neurosis.