Текст песни Вера Полозкова - Колыбельная
Просмотров
413
1 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Вера Полозкова - Колыбельная, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
А ты спи-усни, мое сердце, давай-ка, иди ровнее, прохожих не окликай. Не толкай меня что есть силы, не отвлекай, ты давай к хорошему привыкай. И если что-то в тебе жило, а теперь вот ноет - оно пускай; как там маленький мальчик Мук, с кем там маленький мальчик Кай - то уже совсем не твои дела.
Ай как раньше да все алмазы слетали с губ, ты все делало скок-поскок; а теперь язык стал неповоротлив, тяжел и скуп, словно состоит из железных скоб. И на месте сердца узи видит полый куб, и кромешную тишину слышит стетоскоп. Мук теперь падишах, Каю девочка первенца родила.
Мы-то раньше тонули, плавились в этом хмеле, росли любовными сомелье; всё могли, всем кругом прекословить смели, так хорошо хохотать умели, что было слышно за двадцать лье; певчие дети, все закадычные пустомели, мели-емели, в густом загаре, в одном белье -
И засели в гнилье, и зеваем - аж шире рта.
И никто не узнает, как все это шкворчит и вьется внутри, ужом на сковороде. Вьется указательным по витрине, да зубочисткой по барной стойке, неважно, вилами по воде; рассыпается кориандром, пшеничным, тминным зерном в ворде, -
Мук, как водится, весь в труде, Кай давно не верит подобной белиберде.
У тебя в электрокардиограмме одна сплошная,
Да, разделительная черта.
Ай как раньше да все алмазы слетали с губ, ты все делало скок-поскок; а теперь язык стал неповоротлив, тяжел и скуп, словно состоит из железных скоб. И на месте сердца узи видит полый куб, и кромешную тишину слышит стетоскоп. Мук теперь падишах, Каю девочка первенца родила.
Мы-то раньше тонули, плавились в этом хмеле, росли любовными сомелье; всё могли, всем кругом прекословить смели, так хорошо хохотать умели, что было слышно за двадцать лье; певчие дети, все закадычные пустомели, мели-емели, в густом загаре, в одном белье -
И засели в гнилье, и зеваем - аж шире рта.
И никто не узнает, как все это шкворчит и вьется внутри, ужом на сковороде. Вьется указательным по витрине, да зубочисткой по барной стойке, неважно, вилами по воде; рассыпается кориандром, пшеничным, тминным зерном в ворде, -
Мук, как водится, весь в труде, Кай давно не верит подобной белиберде.
У тебя в электрокардиограмме одна сплошная,
Да, разделительная черта.
And you sleep, my heart, come on, go even, do not call out passers-by. Do not push me that there are forces, do not distract, you let's get used to a good one. And if something lived in you, and now it's whining, let it go; as there is a little boy Muk, with whom there is a little boy Kai - it's not your business at all.
Aye, as before, and all the diamonds flew from the lips, you did everything jump-hopping; but now the language became clumsy, heavy and stingy, like it consists of iron staples. And on the place of the heart of the uzi sees a hollow cube, and the stethoscope hears a silent silence. Muk is now a padishah, Kaiu gave birth to the first-born child.
We drowned earlier, melted in this hop, the love sommeliers grew up; they could all, dare to deny everything around, they knew how to laugh so well that it was heard over twenty leagues; singing children, all the croakers of hollow, meli-emeli, in a thick tan, in one linen -
And they settled in rottenness, and yawned - already wider than the mouth.
And no one will know how it all knocks and curls inside, in a skillet. He winds with his index in the window, and with a toothpick on the bar, it does not matter, with his forks on the water; crumbles with coriander, wheaten, caraway seeds in a word, -
Muck, as usual, all in labor, Kai long does not believe such a rubbish.
At you in an electrocardiogram one continuous,
Yes, the dividing line.
Aye, as before, and all the diamonds flew from the lips, you did everything jump-hopping; but now the language became clumsy, heavy and stingy, like it consists of iron staples. And on the place of the heart of the uzi sees a hollow cube, and the stethoscope hears a silent silence. Muk is now a padishah, Kaiu gave birth to the first-born child.
We drowned earlier, melted in this hop, the love sommeliers grew up; they could all, dare to deny everything around, they knew how to laugh so well that it was heard over twenty leagues; singing children, all the croakers of hollow, meli-emeli, in a thick tan, in one linen -
And they settled in rottenness, and yawned - already wider than the mouth.
And no one will know how it all knocks and curls inside, in a skillet. He winds with his index in the window, and with a toothpick on the bar, it does not matter, with his forks on the water; crumbles with coriander, wheaten, caraway seeds in a word, -
Muck, as usual, all in labor, Kai long does not believe such a rubbish.
At you in an electrocardiogram one continuous,
Yes, the dividing line.