Текст песни Юрий Насыбуллин - Презрев и троны и короны
Просмотров
59
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Юрий Насыбуллин - Презрев и троны и короны, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Презрев и троны и короны,
Мысль человечья не молчала.
Пророков, словно прокаженных,
Толпа камнями забивала.
Скрипела дыба и колодки,
Тех, кто не падал на колени,
Кто не мирился с кляпом в глотке,
Вели в костер, на плаху, к стенке.
Так миром управляла сила,
Жестокой утверждаясь твердью,
Был на кресте распят Мессия
За страстный подвиг милосердья,
Пусть чернь галдела оголтело,
Пусть ликовали фарисеи,
Прибить гвоздями можно тело,
Но не дано распять идею.
На рясе правящего клана
Инакомыслия заплата.
Прижечь зияющую рану,
Прижечь ее костром догмата!
И век, как день, явился судный,
И в нем костров зловещих краски,
И был сожжен Джордано Бруно,
Ян Гус и Иероним Пражский.
От углей, что дымятся тлея,
Разит насилием над верой
И «отреченье» Галилея,
И «покаяние» Вольтера.
Во все века была в опале
Любая тень любых сомнений,
Инакомыслие считали
Наитягчайшим преступленьем.
Но те, кто шел по наши души,
Не пятились, не отвернули,
И пулей захлебнулся Пушкин,
И Лермонтов не минул пули.
Мне говорят: «Век боли сгинул,
Прошла пора убийств и ссылок»
Но память мне морозит спину,
Как взгляд, направленный в затылок.
И тени лагерных бараков
Легли на землю, словно шрамы,
Зажатым словом Пастернака,
Предсмертным вскриком Мандельштама.
Мне говорят: «К чему бередить,
Ту, свежевправленную грыжу?»
Я должен помнить, чтобы верить,
Я должен верить, чтобы выжить.
Поэтов травят и пророков
Во все века, как иноверцев,
Не потому ли жизнь до срока
Высоцкий выхрипел из сердца?
Надеюсь, время лихолетья
Ушло, как парусники в море,
В конце двадцатого столетья
Удел мессий не будет горек?
Мысль человечья не молчала.
Пророков, словно прокаженных,
Толпа камнями забивала.
Скрипела дыба и колодки,
Тех, кто не падал на колени,
Кто не мирился с кляпом в глотке,
Вели в костер, на плаху, к стенке.
Так миром управляла сила,
Жестокой утверждаясь твердью,
Был на кресте распят Мессия
За страстный подвиг милосердья,
Пусть чернь галдела оголтело,
Пусть ликовали фарисеи,
Прибить гвоздями можно тело,
Но не дано распять идею.
На рясе правящего клана
Инакомыслия заплата.
Прижечь зияющую рану,
Прижечь ее костром догмата!
И век, как день, явился судный,
И в нем костров зловещих краски,
И был сожжен Джордано Бруно,
Ян Гус и Иероним Пражский.
От углей, что дымятся тлея,
Разит насилием над верой
И «отреченье» Галилея,
И «покаяние» Вольтера.
Во все века была в опале
Любая тень любых сомнений,
Инакомыслие считали
Наитягчайшим преступленьем.
Но те, кто шел по наши души,
Не пятились, не отвернули,
И пулей захлебнулся Пушкин,
И Лермонтов не минул пули.
Мне говорят: «Век боли сгинул,
Прошла пора убийств и ссылок»
Но память мне морозит спину,
Как взгляд, направленный в затылок.
И тени лагерных бараков
Легли на землю, словно шрамы,
Зажатым словом Пастернака,
Предсмертным вскриком Мандельштама.
Мне говорят: «К чему бередить,
Ту, свежевправленную грыжу?»
Я должен помнить, чтобы верить,
Я должен верить, чтобы выжить.
Поэтов травят и пророков
Во все века, как иноверцев,
Не потому ли жизнь до срока
Высоцкий выхрипел из сердца?
Надеюсь, время лихолетья
Ушло, как парусники в море,
В конце двадцатого столетья
Удел мессий не будет горек?
Despising both thrones and crowns,
The human thought was not silent.
Prophets, as if lepers,
The crowd slaughtered the stones.
Screepe rack and pads,
Those who did not fall on their knees,
Who did not put up with the gag in his throat,
We led to the fire, on the block, to the wall.
So the world was governed by power,
Cruelly asserting the firmament,
The Messiah was crucified on the cross
For the passionate feat of charity,
Let the black crowd grow angry,
Let the Pharisees rejoice,
Nail can be nailed,
But it is not given to crucify an idea.
On the cassock of the ruling clan
Dissent is a patch.
To burn a gaping wound,
Burn her with the fire of dogma!
And the age appeared like a day,
And there are fires of sinister paint in it,
And Giordano Bruno was burnt,
Jan Hus and Jerome of Prague.
From the coals that smolder the smoke,
Raises violence over faith
And the "abdication" of Galileo,
And "repentance" of Voltaire.
In all ages was in disgrace
Any shadow of any doubt,
Dissent was considered
The worst crime.
But those who walked our souls,
Do not back off, do not turn away,
And the bullet poured Pushkin,
And Lermontov did not miss the bullet.
They say to me: "The age of pain has disappeared,
It's time for murders and links "
But my memory freezes my back,
Like a look directed to the back of the head.
And the shadows of the camp barracks
Lie down on the ground, like scars,
Pasternak's clenched word,
The death scream of Mandelstam.
They say to me: "Why save,
Tu, freshly hernia? "
I must remember to believe,
I have to believe in order to survive.
Poets poison and prophets
In all ages, as gentiles,
Is it because of life before the term
Vysotsky wheezed from the heart?
I hope, the time of hard times
It's gone like sailboats in the sea,
At the end of the twentieth century
The destiny of the Messiahs will not be bitter?
The human thought was not silent.
Prophets, as if lepers,
The crowd slaughtered the stones.
Screepe rack and pads,
Those who did not fall on their knees,
Who did not put up with the gag in his throat,
We led to the fire, on the block, to the wall.
So the world was governed by power,
Cruelly asserting the firmament,
The Messiah was crucified on the cross
For the passionate feat of charity,
Let the black crowd grow angry,
Let the Pharisees rejoice,
Nail can be nailed,
But it is not given to crucify an idea.
On the cassock of the ruling clan
Dissent is a patch.
To burn a gaping wound,
Burn her with the fire of dogma!
And the age appeared like a day,
And there are fires of sinister paint in it,
And Giordano Bruno was burnt,
Jan Hus and Jerome of Prague.
From the coals that smolder the smoke,
Raises violence over faith
And the "abdication" of Galileo,
And "repentance" of Voltaire.
In all ages was in disgrace
Any shadow of any doubt,
Dissent was considered
The worst crime.
But those who walked our souls,
Do not back off, do not turn away,
And the bullet poured Pushkin,
And Lermontov did not miss the bullet.
They say to me: "The age of pain has disappeared,
It's time for murders and links "
But my memory freezes my back,
Like a look directed to the back of the head.
And the shadows of the camp barracks
Lie down on the ground, like scars,
Pasternak's clenched word,
The death scream of Mandelstam.
They say to me: "Why save,
Tu, freshly hernia? "
I must remember to believe,
I have to believe in order to survive.
Poets poison and prophets
In all ages, as gentiles,
Is it because of life before the term
Vysotsky wheezed from the heart?
I hope, the time of hard times
It's gone like sailboats in the sea,
At the end of the twentieth century
The destiny of the Messiahs will not be bitter?