С. С. Бехтѣевъ († 1954 г.) 
Видѣніе дивѣевской старицы. [1922.]
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Въ сизомъ туманѣ, надъ бѣлой поляной одна, 
Робко, какъ призракъ, скользитъ золотая луна; 
Блещетъ огнями на рыхлыхъ алмазныхъ снѣгахъ, 
Ярко играя на скитскихъ червонныхъ крестахъ, 
Мирно обитель въ сугробахъ навѣянныхъ спитъ; 
Только вдали огонекъ одинокій блеститъ. 
Въ кельѣ сосновой, окутанной трепетной мглой, 
Жарко лампада горитъ предъ Иконой Святой. 
Пламя, мерцая, то гаснетъ, то вспыхнувъ, дрожитъ; 
Старица Ксенья на образъ съ любовью глядитъ. 
Катятся слезы изъ старенькихъ, слѣпенькихъ глазъ; 
Шепчутъ уста: «О, Господь, заступись Ты за насъ! 
Гибнетъ Россія; крамола по царству растетъ; 
Мутитъ нечистый простой, православный народъ. 
Кровь обагрила родные поля и лѣса; 
Плачетъ и стонетъ кормилица наша земля. 
Сжалься, Спаситель, надъ темной, безумной страной: 
Души смири, распаленныя долгой войной. 
Русь православная гибнетъ на радость врагамъ; 
Сжалься Господь, не карай насъ по нашимъ грѣхамъ. 
Боже Великій, создавшій и твердь и моря, 
Къ намъ снизойди и верни намъ роднаго Царя!..» 
                            *       *       * 
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Жарко лампада горитъ предъ Иконой Святой; 
Старица смотритъ — и видитъ Христа предъ собой: 
Скорбныя очи съ любовью глядятъ на нее, 
Словно хотятъ успокоить, утѣшить ее, 
Нѣжно сказавъ: «— Не печалься убогая дщерь, 
Духомъ не падай, надѣйся, молися и вѣрь». 
Робко лампада, мерцая во мракѣ, горитъ; 
Старица скорбно, во мглу, въ безпредѣльность глядитъ. 
Смотритъ и видитъ, молитву честную творя, — 
Рядомъ съ Христомъ Самаго Страстотерпца Царя! 
Ликъ его скорбенъ; печаль на державномъ лицѣ; 
Вмѣсто короны стоитъ онъ въ терновомъ вѣнцѣ; 
Капли кровавыя тихо спадаютъ съ чела; 
Дума глубокая въ складкахъ бровей залегла. 
Смотритъ отшельница, смотритъ, и чудится ей — 
Въ обликъ единый сливаются въ безднѣ тѣней 
Образъ Господень и Образъ Страдальца-Царя... 
Молится Ксенья, смиренною вѣрой горя: 
«Боже Великій, единый, безгрѣшный, святой, 
Сущность видѣнья рабѣ бесталанной открой; 
Умъ просвѣти, чтобъ могла я душою понять 
Воли Твоей недоступную мнѣ благодать!..» 
                            *       *       * 
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Жарко лампада предъ Образомъ Спаса горитъ; 
Старица Ксенья во мглу въ безпредѣльность глядитъ. 
Видитъ она — лучезарный, нездѣшній чертогъ; 
Въ храминѣ столъ установленъ, стоитъ поперекъ: 
Яства и чаши для званныхъ стоятъ; 
И съ Іисусомъ Двѣнадцать за брашной сидятъ, 
И за столомъ, ближе всѣхъ, одесную Его, 
Видитъ она Николая, Царя своего. 
Кротокъ и свѣтелъ Его торжествующій Ликъ, 
Будто Онъ счастье желанное сердцемъ постигъ, 
Будто открылись Его свѣтозарнымъ очамъ 
Тайны, незримыя нашимъ грѣховнымъ глазамъ, 
Блещетъ въ алмазахъ Его драгоцѣнный вѣнецъ; 
Съ плечь ниспадаетъ порфиры червленный багрецъ; 
Свѣтелъ, какъ солнце, державный, ликующій взоръ; 
Ясенъ, какъ неба лазурный просторъ. 
Падаютъ слезы изъ старенькихъ, слѣпенькихъ глазъ: 
«Батюшка Царь, помолись Ты, кормилецъ за насъ!» 
Шепчетъ старушка, и тихо разверзлись уста; 
Слышится слово, завѣтн                        
                      
                      
					  						  С. С. Бехтѣевъ († 1954 г.) 
Видѣніе дивѣевской старицы. [1922.]
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Въ сизомъ туманѣ, надъ бѣлой поляной одна, 
Робко, какъ призракъ, скользитъ золотая луна; 
Блещетъ огнями на рыхлыхъ алмазныхъ снѣгахъ, 
Ярко играя на скитскихъ червонныхъ крестахъ, 
Мирно обитель въ сугробахъ навѣянныхъ спитъ; 
Только вдали огонекъ одинокій блеститъ. 
Въ кельѣ сосновой, окутанной трепетной мглой, 
Жарко лампада горитъ предъ Иконой Святой. 
Пламя, мерцая, то гаснетъ, то вспыхнувъ, дрожитъ; 
Старица Ксенья на образъ съ любовью глядитъ. 
Катятся слезы изъ старенькихъ, слѣпенькихъ глазъ; 
Шепчутъ уста: «О, Господь, заступись Ты за насъ! 
Гибнетъ Россія; крамола по царству растетъ; 
Мутитъ нечистый простой, православный народъ. 
Кровь обагрила родные поля и лѣса; 
Плачетъ и стонетъ кормилица наша земля. 
Сжалься, Спаситель, надъ темной, безумной страной: 
Души смири, распаленныя долгой войной. 
Русь православная гибнетъ на радость врагамъ; 
Сжалься Господь, не карай насъ по нашимъ грѣхамъ. 
Боже Великій, создавшій и твердь и моря, 
Къ намъ снизойди и верни намъ роднаго Царя!..» 
                            *       *       * 
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Жарко лампада горитъ предъ Иконой Святой; 
Старица смотритъ — и видитъ Христа предъ собой: 
Скорбныя очи съ любовью глядятъ на нее, 
Словно хотятъ успокоить, утѣшить ее, 
Нѣжно сказавъ: «— Не печалься убогая дщерь, 
Духомъ не падай, надѣйся, молися и вѣрь». 
Робко лампада, мерцая во мракѣ, горитъ; 
Старица скорбно, во мглу, въ безпредѣльность глядитъ. 
Смотритъ и видитъ, молитву честную творя, — 
Рядомъ съ Христомъ Самаго Страстотерпца Царя! 
Ликъ его скорбенъ; печаль на державномъ лицѣ; 
Вмѣсто короны стоитъ онъ въ терновомъ вѣнцѣ; 
Капли кровавыя тихо спадаютъ съ чела; 
Дума глубокая въ складкахъ бровей залегла. 
Смотритъ отшельница, смотритъ, и чудится ей — 
Въ обликъ единый сливаются въ безднѣ тѣней 
Образъ Господень и Образъ Страдальца-Царя... 
Молится Ксенья, смиренною вѣрой горя: 
«Боже Великій, единый, безгрѣшный, святой, 
Сущность видѣнья рабѣ бесталанной открой; 
Умъ просвѣти, чтобъ могла я душою понять 
Воли Твоей недоступную мнѣ благодать!..» 
                            *       *       * 
Зимняя ночь и трескучій морозъ на дворѣ; 
Ели и сосны безмолвно стоятъ въ серебрѣ. 
Тихо, безлюдно; ни звука не слышно кругомъ; 
Боръ вѣковой позабылся таинственнымъ сномъ. 
Жарко лампада предъ Образомъ Спаса горитъ; 
Старица Ксенья во мглу въ безпредѣльность глядитъ. 
Видитъ она — лучезарный, нездѣшній чертогъ; 
Въ храминѣ столъ установленъ, стоитъ поперекъ: 
Яства и чаши для званныхъ стоятъ; 
И съ Іисусомъ Двѣнадцать за брашной сидятъ, 
И за столомъ, ближе всѣхъ, одесную Его, 
Видитъ она Николая, Царя своего. 
Кротокъ и свѣтелъ Его торжествующій Ликъ, 
Будто Онъ счастье желанное сердцемъ постигъ, 
Будто открылись Его свѣтозарнымъ очамъ 
Тайны, незримыя нашимъ грѣховнымъ глазамъ, 
Блещетъ въ алмазахъ Его драгоцѣнный вѣнецъ; 
Съ плечь ниспадаетъ порфиры червленный багрецъ; 
Свѣтелъ, какъ солнце, державный, ликующій взоръ; 
Ясенъ, какъ неба лазурный просторъ. 
Падаютъ слезы изъ старенькихъ, слѣпенькихъ глазъ: 
«Батюшка Царь, помолись Ты, кормилецъ за насъ!» 
Шепчетъ старушка, и тихо разверзлись уста; 
Слышится слово, завѣтн