Но тут случилось нечто, что сделало
уста всех немыми и взор неподвижным.
Ибо тем временем канатный плясун
начал свое дело:
он вышел из маленькой двери
и пошел по канату,
протянутому между двумя башнями
и висевшему над базарной площадью и народом.
Когда он находился посреди своего пути,
маленькая дверь вторично отворилась,
и детина, пестро одетый, как скоморох,
выскочил из нее и быстрыми шагами
пошел во след первому.
"Вперед, хромоногий, --
кричал он своим страшным голосом, --
вперед, ленивая скотина, контрабандист,
набеленная рожа!
Смотри, чтобы я не пощекотал тебя
своею пяткою!
Что делаешь ты здесь между башнями?
Ты вышел из башни;
туда бы и следовало запереть тебя,
ты загораживаешь дорогу тому,
кто лучше тебя!" --
И с каждым словом
он все приближался к нему --
и, когда был уже на расстоянии
одного только шага от него,
случилось нечто ужасное,
что сделало уста всех немыми
и взор неподвижным:
он испустил дьявольский крик
и прыгнул через того,
кто загородил ему дорогу.
Но этот, увидев,
что его соперник побеждает его, потерял голову и канат;
он бросил свой шест и сам еще быстрее,
чем шест, полетел вниз,
как какой-то вихрь из рук и ног.
Базарная площадь и народ
походили на море,
когда проносится буря:
все в смятении бежало
в разные стороны,
большею частью там,
где должно было упасть тело.
Но Заратустра оставался на месте,
и прямо возле него упало тело,
изодранное и разбитое, но еще не мертвое.
Немного спустя к раненому вернулось сознание, и он увидел Заратустру,
стоявшего возле него на коленях.
"Что ты тут делаешь? --
сказал он наконец. --
Я давно знал,
что черт подставит мне ногу.
Теперь он тащит меня в преисподнюю;
не хочешь ли ты помешать ему?"
"Клянусь честью, друг, --
отвечал Заратустра, --
не существует ничего,
о чем ты говоришь: нет ни черта,
ни преисподней.
Твоя душа умрет еще скорее,
чем твое тело: не бойся же ничего!"
Человек посмотрел на него
с недоверием.
"Если ты говоришь правду, -- сказал он,
-- то, теряя жизнь, я ничего не теряю.
Я немного больше животного,
которого ударами и впроголодь
научили плясать".
"Не совсем так, -- сказал Заратустра, --
ты из опасности сделал себе ремесло,
а за это нельзя презирать.
Теперь ты гибнешь от своего ремесла;
за это я хочу похоронить тебя
своими руками".
На эти слова Заратустры
умирающий ничего не ответил;
он только пошевелил рукою,
как бы ища, в благодарность,
руки Заратустры.
But then something happened that made
the mouth of all is dumb and the gaze is motionless.
For meanwhile the rope-dancer
started his own business:
he came out of the little door
and walked the tightrope
stretched between two towers
and hanging over the market square and people.
When he was in the middle of his path
the small door opened a second time,
and a fellow, motley dressed like a buffoon,
jumped out of it and with quick steps
followed the first.
"Forward, lame, -
he shouted in his terrible voice, -
go ahead, lazy brute, smuggler,
white face!
Watch me not to tickle you
with your heel!
What are you doing here between the towers?
You came out of the tower;
where you should be locked
you block the way
who is better than you! "-
And with every word
he kept getting closer to him -
and when I was already at a distance
just one step away from him,
something terrible happened
what made everyone's mouth dumb
and the gaze is motionless:
he let out a devil cry
and jumped over the one
who blocked his way.
But this one, seeing
that his opponent defeats him, lost his head and rope;
he dropped his pole and himself even faster,
than a pole flew down
like a whirlwind of arms and legs.
Market square and people
were like the sea
when the storm rushes:
everything fled in confusion
in different directions,
mostly there,
where the body should have fallen.
But Zarathustra remained in place,
and a body fell right next to him,
tattered and broken, but not yet dead.
A little later, the wounded man regained consciousness, and he saw Zarathustra,
kneeling beside him.
"What are you doing here? --
he said finally. -
I knew for a long time
that the devil will substitute my leg.
Now he drags me to the underworld;
do you want to stop him? "
"By my honor, friend, -
answered Zarathustra, -
nothing exists
what are you talking about: not a damn thing
no underworld.
Your soul will die sooner
than your body: do not be afraid of anything! "
The man looked at him
with disbelief.
"If you are telling the truth," he said,
- then, by losing my life, I do not lose anything.
I'm a little more than an animal
which blows and half-starved
taught to dance. "
"Not quite so," said Zarathustra, "
you made yourself a craft out of danger,
and for that one cannot be despised.
Now you are perishing from your craft;
for this I want to bury you
do it yourself ".
To these words of Zarathustra
the dying man said nothing;
he just moved his hand,
as if looking, in gratitude,
hands of Zarathustra.