Текст песни Фридрих Ницше - Ночная Песнь
Просмотров
135
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Фридрих Ницше - Ночная Песнь, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Ночь: теперь говорят громче все бьющие ключи. И моя душа
тоже бьющий ключ.
Ночь: теперь только пробуждаются все песни влюбленных. И
моя душа тоже песнь влюбленного.
Что-то неутоленное, неутолимое есть во мне; оно хочет
говорить. Жажда любви есть во мне; она сама говорит языком
любви.
Я -- свет; ах, если бы быть мне ночью! Но в том и
одиночество мое, что опоясан я светом.
Ах, если бы быть мне темным и ночным! Как упивался бы я
сосцами света!
И даже вас благословлял бы я, вы, звездочки, мерцающие,
как светящиеся червяки на небе! -- и был бы счастлив от ваших
даров света.
Но я живу в своем собственном свете, я вновь поглощаю
пламя, что исходит из меня.
Я не знаю счастья берущего; и часто мечтал я о том, что
красть должно быть еще блаженнее, чем брать.
В том моя бедность, что моя рука никогда не отдыхает от
дарения; в том моя зависть, что я вижу глаза, полные ожидания,
и просветленные ночи тоски.
О горе всех, кто дарит! О затмение моего солнца! О алкание
желаний! О ярый голод среди пресыщения!
Они берут у меня; но затрагиваю ли я их душу? Целая
пропасть лежит между дарить и брать; но и через малейшую
пропасть очень трудно перекинуть мост.
Голод вырастает из моей красоты; причинить страдание хотел
бы я тем, кому я свечу, ограбить хотел бы я одаренных мною --
так алчу я злобы.
Отдернуть руку, когда другая рука уже протягивается к ней;
медлить, как водопад, который медлит в своем падении, -- так
алчу я злобы.
Такое мщение измышляет мой избыток; такое коварство
рождается из моего одиночества.
Мое счастье дарить замерло в дарении, моя добродетель
устала от себя самой и от своего избытка!
Кто постоянно дарит, тому грозит опасность потерять стыд;
кто постоянно раздает, у того рука и сердце натирают себе
мозоли от постоянного раздавания.
Мои глаза не делаются уже влажными перед стыдом просящих;
моя рука слишком огрубела для дрожания рук наполненных.
Куда же девались слезы из моих глаз и пушок из моего
сердца? О одиночество всех дарящих! О молчаливость всех
светящих!
Много солнц вращается в пустом пространстве; всему, что
темно, говорят они своим светом -- для меня молчат они.
О, в этом и есть вражда света ко всему светящемуся:
безжалостно проходит он своими путями.
Несправедливое в глубине сердца ко всему светящемуся,
равнодушное к другим солнцам -- так движется всякое солнце.
Как буря, несутся солнца своими путями, в этом -- движение
их. Своей неумолимой воле следуют они, в этом -- холод их.
О, это вы, темные ночи, создаете теплоту из всего
светящегося! О, только вы пьете молоко и усладу из сосцов
света!
Ах, лед вокруг меня, моя рука обжигается об лед! Ах, жажда
во мне, которая томится по вашей жажде!
Ночь: ах, зачем я должен быть светом! И жаждою тьмы! И
одиночеством!
Ночь: теперь рвется, как родник, мое желание -- желание
говорить.
Ночь: теперь говорят громче все бьющие ключи. И душа моя
тоже бьющий ключ.
Ночь: теперь пробуждаются все песни влюбленных. И моя душа
тоже песнь влюбленного. --
Так пел Заратустра.
тоже бьющий ключ.
Ночь: теперь только пробуждаются все песни влюбленных. И
моя душа тоже песнь влюбленного.
Что-то неутоленное, неутолимое есть во мне; оно хочет
говорить. Жажда любви есть во мне; она сама говорит языком
любви.
Я -- свет; ах, если бы быть мне ночью! Но в том и
одиночество мое, что опоясан я светом.
Ах, если бы быть мне темным и ночным! Как упивался бы я
сосцами света!
И даже вас благословлял бы я, вы, звездочки, мерцающие,
как светящиеся червяки на небе! -- и был бы счастлив от ваших
даров света.
Но я живу в своем собственном свете, я вновь поглощаю
пламя, что исходит из меня.
Я не знаю счастья берущего; и часто мечтал я о том, что
красть должно быть еще блаженнее, чем брать.
В том моя бедность, что моя рука никогда не отдыхает от
дарения; в том моя зависть, что я вижу глаза, полные ожидания,
и просветленные ночи тоски.
О горе всех, кто дарит! О затмение моего солнца! О алкание
желаний! О ярый голод среди пресыщения!
Они берут у меня; но затрагиваю ли я их душу? Целая
пропасть лежит между дарить и брать; но и через малейшую
пропасть очень трудно перекинуть мост.
Голод вырастает из моей красоты; причинить страдание хотел
бы я тем, кому я свечу, ограбить хотел бы я одаренных мною --
так алчу я злобы.
Отдернуть руку, когда другая рука уже протягивается к ней;
медлить, как водопад, который медлит в своем падении, -- так
алчу я злобы.
Такое мщение измышляет мой избыток; такое коварство
рождается из моего одиночества.
Мое счастье дарить замерло в дарении, моя добродетель
устала от себя самой и от своего избытка!
Кто постоянно дарит, тому грозит опасность потерять стыд;
кто постоянно раздает, у того рука и сердце натирают себе
мозоли от постоянного раздавания.
Мои глаза не делаются уже влажными перед стыдом просящих;
моя рука слишком огрубела для дрожания рук наполненных.
Куда же девались слезы из моих глаз и пушок из моего
сердца? О одиночество всех дарящих! О молчаливость всех
светящих!
Много солнц вращается в пустом пространстве; всему, что
темно, говорят они своим светом -- для меня молчат они.
О, в этом и есть вражда света ко всему светящемуся:
безжалостно проходит он своими путями.
Несправедливое в глубине сердца ко всему светящемуся,
равнодушное к другим солнцам -- так движется всякое солнце.
Как буря, несутся солнца своими путями, в этом -- движение
их. Своей неумолимой воле следуют они, в этом -- холод их.
О, это вы, темные ночи, создаете теплоту из всего
светящегося! О, только вы пьете молоко и усладу из сосцов
света!
Ах, лед вокруг меня, моя рука обжигается об лед! Ах, жажда
во мне, которая томится по вашей жажде!
Ночь: ах, зачем я должен быть светом! И жаждою тьмы! И
одиночеством!
Ночь: теперь рвется, как родник, мое желание -- желание
говорить.
Ночь: теперь говорят громче все бьющие ключи. И душа моя
тоже бьющий ключ.
Ночь: теперь пробуждаются все песни влюбленных. И моя душа
тоже песнь влюбленного. --
Так пел Заратустра.
Night: Now all louder keys are talking louder. And my soul
also beating key.
Night: now all the songs of lovers are just awakening. AND
my soul is also a song of a lover.
Something unquenched, unquenchable is in me; it wants
speak. The thirst for love is in me; she herself speaks the language
love.
I am the light; ah, if I were at night! But in that and
my loneliness, that I am girded with light.
Oh, if I were dark and nocturnal! How I would revel in myself
sands of light!
And even I would bless you, you, the asterisks, flickering,
like glowing worms in the sky! - and would be happy with your
gifts of light.
But I live in my own light, I absorb again
the flame that comes from me.
I do not know the happiness of the taker; and I often dreamed that
stealing should be even more blissful than taking.
In this is my poverty, that my hand never rests from
donations; in that my envy, that I see eyes full of expectations,
and the enlightened nights of melancholy.
O woe to all who give! O eclipse of my sun! About hovering
desires! O fierce famine amid gluttony!
They take from me; but do I touch their soul? The whole
the abyss lies between giving and taking; but also through the slightest
the abyss is very difficult to bridge.
Hunger grows out of my beauty; cause suffering wanted
I would be the one to whom I candle, I would like to rob I gifted by myself -
so I crave malice.
To pull back his hand when the other hand is already reaching out to her;
linger like a waterfall, which lingers in its fall, so
I grieve for spite.
Such vengeance contemplates my excess; is insidiousness
is born from my loneliness.
My happiness to give a gift in a gift, my virtue
I'm tired of myself and my excess!
Those who constantly give presents a danger of losing their shame;
who constantly distributes, his hand and heart are rubbing themselves
calluses from constant distribution.
My eyes are not made already damp before the shame of those who ask;
my hand is too coarse to shake hands full.
Where did the tears from my eyes and the fluff from my
of the heart? O loneliness of all those who give! O T silence of all
shining!
Many suns rotate in empty space; everything that
dark, they say with their light - for me they are silent.
Oh, this is the enmity of light to everything that shines:
he ruthlessly passes by his ways.
Unjust in the depths of the heart to everything that shines,
indifferent to other suns - so all the sun moves.
Like a storm, the sun rushes its ways, in this is the movement
their. Their unrelenting will is followed, in this - their cold.
Oh, it's you, dark nights, create warmth from all
glowing! Oh, only you drink milk and sweeten your nipples
Sveta!
Oh, the ice around me, my hand is scalded on ice! Ah, thirst
In me, which languishes in your thirst!
Night: oh, why should I be the light! And thirst for darkness! AND
loneliness!
Night: now it is torn as a spring, my desire is desire
speak.
Night: Now all louder keys are talking louder. And my soul
also beating key.
Night: all the songs of lovers are now awakening. And my soul
also the song of the lover. -
So Zarathustra sang.
also beating key.
Night: now all the songs of lovers are just awakening. AND
my soul is also a song of a lover.
Something unquenched, unquenchable is in me; it wants
speak. The thirst for love is in me; she herself speaks the language
love.
I am the light; ah, if I were at night! But in that and
my loneliness, that I am girded with light.
Oh, if I were dark and nocturnal! How I would revel in myself
sands of light!
And even I would bless you, you, the asterisks, flickering,
like glowing worms in the sky! - and would be happy with your
gifts of light.
But I live in my own light, I absorb again
the flame that comes from me.
I do not know the happiness of the taker; and I often dreamed that
stealing should be even more blissful than taking.
In this is my poverty, that my hand never rests from
donations; in that my envy, that I see eyes full of expectations,
and the enlightened nights of melancholy.
O woe to all who give! O eclipse of my sun! About hovering
desires! O fierce famine amid gluttony!
They take from me; but do I touch their soul? The whole
the abyss lies between giving and taking; but also through the slightest
the abyss is very difficult to bridge.
Hunger grows out of my beauty; cause suffering wanted
I would be the one to whom I candle, I would like to rob I gifted by myself -
so I crave malice.
To pull back his hand when the other hand is already reaching out to her;
linger like a waterfall, which lingers in its fall, so
I grieve for spite.
Such vengeance contemplates my excess; is insidiousness
is born from my loneliness.
My happiness to give a gift in a gift, my virtue
I'm tired of myself and my excess!
Those who constantly give presents a danger of losing their shame;
who constantly distributes, his hand and heart are rubbing themselves
calluses from constant distribution.
My eyes are not made already damp before the shame of those who ask;
my hand is too coarse to shake hands full.
Where did the tears from my eyes and the fluff from my
of the heart? O loneliness of all those who give! O T silence of all
shining!
Many suns rotate in empty space; everything that
dark, they say with their light - for me they are silent.
Oh, this is the enmity of light to everything that shines:
he ruthlessly passes by his ways.
Unjust in the depths of the heart to everything that shines,
indifferent to other suns - so all the sun moves.
Like a storm, the sun rushes its ways, in this is the movement
their. Their unrelenting will is followed, in this - their cold.
Oh, it's you, dark nights, create warmth from all
glowing! Oh, only you drink milk and sweeten your nipples
Sveta!
Oh, the ice around me, my hand is scalded on ice! Ah, thirst
In me, which languishes in your thirst!
Night: oh, why should I be the light! And thirst for darkness! AND
loneliness!
Night: now it is torn as a spring, my desire is desire
speak.
Night: Now all louder keys are talking louder. And my soul
also beating key.
Night: all the songs of lovers are now awakening. And my soul
also the song of the lover. -
So Zarathustra sang.