Текст песни Фридрих Ницше - Утренняя заря - 1-10
Просмотров
56
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Фридрих Ницше - Утренняя заря - 1-10, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Ложные заключения из полезности.
– Если доказали высшую полезность вещи, то этим еще не сделали ни одного шага для объяснения ее происхождения: т.е. полезность вещи не говорит еще о необходимости ее существования. Но до сих пор господствовало именно такое превратное суждение – и даже в области самой строгой науки. В астрономии полезность спутников (мнимую) выдали за конечную цель их происхождения, именно, чтобы восполнить каким-нибудь путем свет, ослабленный большим расстоянием от солнца., и чтобы жителям планет не было недостатка в свете. Стоит только вспомнить заключения Колумба: земля сотворена для людей; следовательно, если есть земля, она должна быть заселена. “Возможно ли, чтобы солнце светило даром, и чтобы ночные караулы звезд расточались без пользы на непроходимых морях и безлюдных землях?”
Влечения, преобразованные моральными суждениями.
– Одна и та же склонность развивается в томительное чувство трусости под впечатлением порицания, которым клеймят это чувство обычаи; или в приятное чувство смирения, если нравы, как например, христианские, называют его хорошим: т.е. все дело зависит от того, чиста или не чиста бывает совесть. Сама по себе интересующая нас склонность, как и всякая склонность, не имеет ни этого, ни вообще какого-нибудь морального характера или имени, ни даже определенного сопровождающего ощущения удовольствия или неудовольствия – все это она приобретает только впоследствии, как свою вторую природу, когда она вступает в соприкосновение со склонностями, которых окрестили уже именем хороших или дурных, или когда она является качеством существ, моральная оценка которых уже установлена народом. Так, древние греки понимали зависть иначе, чем мы: Гезиод причисляет ее к действиям доброй, благодетельной Эрис, и для них не казалось предосудительным представлять своих богов завистливыми. И это вполне понятно для этой эпохи, душою которой была борьба; а борьба пользовалась тогда высокой оценкой.
Точно так же древние греки понимали надежду иначе, чем мы: им казалась она слепой и коварной. Гезиод говорит о ней в одной басне и притом так странно, так как его рассказ находится в диаметральном противоречии с современным духом, который научился под влиянием христианства видеть в надежде добродетель.
Иудеи понимали гнев иначе, чем мы, и называли его священным; мрачное величие гневного человека представлялось им стоящим на такой высоте, какую европеец не может представить себе: своего гневного Иегову они создали по своим гневным пророкам.
Оценка созерцательной жизни.
– Мы. люди созерцательной жизни, не должны забывать, сколько зла и несчастий принесло созерцание людям активной жизни. Во-первых, брамины, например, ставили своею целью постоянно затруднять жизнь практическим людям и отбивать у них, насколько возможно, энергию к деятельности. Во-вторых, художники; они всегда были людьми нетерпеливыми, капризными, завистливыми, склонными к насилию, беспокойными: такое впечатление, получаемое от них, уменьшает возвышающее и просветляющее впечатление, получаемое от их произведений. В-третьих: философы, совмещающие в себе и религиозную и художественную созерцательную жизнь, рядом с которыми имеет место третья – диалектическая созерцательная жизнь, страсть к доказательствам; они производили на мир тако6 же влияние как и первые два рода людей, предававшихся созерцательной жизни, и своей диалектической страстью делали людей нерешительными. В-четвертых, мыслители и ученые; они редко искали влияния на людей, чаще закапывались они тихо в свои кротовые норы; часто они служили не предметом досады и нерасположения, а предметом насмешек, и этим против своей воли доставляли облегчение людям активной жизни. Наконец, теперь наука сделалась полезной для всех, и если ради этой пользы очень многие, предназначенные к активной жизни, пошли по пути науки в поте лица своего и не без проклятий, то за это зло на ученых и мыслителей не падает никакой вины: это самоистязание.
– Если доказали высшую полезность вещи, то этим еще не сделали ни одного шага для объяснения ее происхождения: т.е. полезность вещи не говорит еще о необходимости ее существования. Но до сих пор господствовало именно такое превратное суждение – и даже в области самой строгой науки. В астрономии полезность спутников (мнимую) выдали за конечную цель их происхождения, именно, чтобы восполнить каким-нибудь путем свет, ослабленный большим расстоянием от солнца., и чтобы жителям планет не было недостатка в свете. Стоит только вспомнить заключения Колумба: земля сотворена для людей; следовательно, если есть земля, она должна быть заселена. “Возможно ли, чтобы солнце светило даром, и чтобы ночные караулы звезд расточались без пользы на непроходимых морях и безлюдных землях?”
Влечения, преобразованные моральными суждениями.
– Одна и та же склонность развивается в томительное чувство трусости под впечатлением порицания, которым клеймят это чувство обычаи; или в приятное чувство смирения, если нравы, как например, христианские, называют его хорошим: т.е. все дело зависит от того, чиста или не чиста бывает совесть. Сама по себе интересующая нас склонность, как и всякая склонность, не имеет ни этого, ни вообще какого-нибудь морального характера или имени, ни даже определенного сопровождающего ощущения удовольствия или неудовольствия – все это она приобретает только впоследствии, как свою вторую природу, когда она вступает в соприкосновение со склонностями, которых окрестили уже именем хороших или дурных, или когда она является качеством существ, моральная оценка которых уже установлена народом. Так, древние греки понимали зависть иначе, чем мы: Гезиод причисляет ее к действиям доброй, благодетельной Эрис, и для них не казалось предосудительным представлять своих богов завистливыми. И это вполне понятно для этой эпохи, душою которой была борьба; а борьба пользовалась тогда высокой оценкой.
Точно так же древние греки понимали надежду иначе, чем мы: им казалась она слепой и коварной. Гезиод говорит о ней в одной басне и притом так странно, так как его рассказ находится в диаметральном противоречии с современным духом, который научился под влиянием христианства видеть в надежде добродетель.
Иудеи понимали гнев иначе, чем мы, и называли его священным; мрачное величие гневного человека представлялось им стоящим на такой высоте, какую европеец не может представить себе: своего гневного Иегову они создали по своим гневным пророкам.
Оценка созерцательной жизни.
– Мы. люди созерцательной жизни, не должны забывать, сколько зла и несчастий принесло созерцание людям активной жизни. Во-первых, брамины, например, ставили своею целью постоянно затруднять жизнь практическим людям и отбивать у них, насколько возможно, энергию к деятельности. Во-вторых, художники; они всегда были людьми нетерпеливыми, капризными, завистливыми, склонными к насилию, беспокойными: такое впечатление, получаемое от них, уменьшает возвышающее и просветляющее впечатление, получаемое от их произведений. В-третьих: философы, совмещающие в себе и религиозную и художественную созерцательную жизнь, рядом с которыми имеет место третья – диалектическая созерцательная жизнь, страсть к доказательствам; они производили на мир тако6 же влияние как и первые два рода людей, предававшихся созерцательной жизни, и своей диалектической страстью делали людей нерешительными. В-четвертых, мыслители и ученые; они редко искали влияния на людей, чаще закапывались они тихо в свои кротовые норы; часто они служили не предметом досады и нерасположения, а предметом насмешек, и этим против своей воли доставляли облегчение людям активной жизни. Наконец, теперь наука сделалась полезной для всех, и если ради этой пользы очень многие, предназначенные к активной жизни, пошли по пути науки в поте лица своего и не без проклятий, то за это зло на ученых и мыслителей не падает никакой вины: это самоистязание.
False conclusions from utility.
- If they proved the highest usefulness of a thing, then this has not yet taken a single step to explain its origin: i.e. the usefulness of a thing does not yet indicate the necessity of its existence. But until now, it was precisely such a false proposition that prevailed - and even in the field of the strictest science. In astronomy, the usefulness of satellites (imaginary) was given for the ultimate goal of their origin, namely, to fill in some way the light weakened by a great distance from the sun, and so that the inhabitants of the planets had no shortage of light. One has only to recall the conclusions of Columbus: the earth was created for the people; therefore, if there is land, it must be inhabited. “Is it possible for the sun to shine in vain, and for the night guards of the stars to be squandered without use on impassable seas and deserted lands?”
Attractions transformed by moral judgments.
- The same tendency develops into a painful feeling of cowardice under the impression of censure, which is branded this feeling of custom; or in a pleasant sense of humility, if mores, such as Christian ones, call it good: that is, it all depends on whether conscience is clear or not clear. By itself, the inclination that interests us, like all inclination, has neither this, nor any moral character or name, nor even a certain accompanying sensation of pleasure or displeasure - all this it acquires only later, as its second nature, when comes into contact with the inclinations, which have already been dubbed the name of good or bad, or when it is the quality of beings whose moral evaluation has already been established by the people. Thus, the ancient Greeks understood envy differently than we did: Hesiod regards it as a kind, beneficent Eris, and for them it did not seem reprehensible to represent their gods as jealous. And this is quite understandable for this era, the soul of which was the struggle; and the struggle was then appreciated.
In the same way, the ancient Greeks understood hope differently than we did: it seemed to them blind and insidious. Hesiod speaks of her in one fable and, moreover, so strangely, since his story is in diametrical contradiction with the modern spirit, which has learned under the influence of Christianity to see in the hope of virtue.
The Jews understood anger differently than we did, and called it sacred; the gloomy majesty of a wrathful man seemed to them to stand at such a height that a European could not imagine: they had created their wrathful Jehovah according to their wrathful prophets.
Evaluation of contemplative life.
- We. People of the contemplative life should not forget how much evil and misfortune did contemplation bring to people of active life. First, the Brahmins, for example, set their goal to constantly make life difficult for practical people and discourage them, as far as possible, from energy to work. Secondly, artists; they have always been impatient, capricious, envious, violent, anxious: this impression received from them reduces the sublime and enlightening impression received from their works. Thirdly: philosophers who combine in themselves religious and artistic contemplative life, next to which there is a third one - the dialectical contemplative life, the passion for evidence; they produced the same influence on the world as the first two kinds of people who indulged in contemplative life, and with their dialectical passion made people hesitant. Fourth, thinkers and scientists; they rarely looked for influence on people, more often they buried quietly in their wormholes; Often they served not as an object of annoyance and non-disposition, but as an object of ridicule, and this, against their will, brought relief to people of active life. Finally, now science has become useful for all, and if for the sake of this benefit, many who are destined to active life, followed the path of science in the sweat of their faces and not without curses, then this evil doesn’t blame scientists and thinkers: it is self-torture .
- If they proved the highest usefulness of a thing, then this has not yet taken a single step to explain its origin: i.e. the usefulness of a thing does not yet indicate the necessity of its existence. But until now, it was precisely such a false proposition that prevailed - and even in the field of the strictest science. In astronomy, the usefulness of satellites (imaginary) was given for the ultimate goal of their origin, namely, to fill in some way the light weakened by a great distance from the sun, and so that the inhabitants of the planets had no shortage of light. One has only to recall the conclusions of Columbus: the earth was created for the people; therefore, if there is land, it must be inhabited. “Is it possible for the sun to shine in vain, and for the night guards of the stars to be squandered without use on impassable seas and deserted lands?”
Attractions transformed by moral judgments.
- The same tendency develops into a painful feeling of cowardice under the impression of censure, which is branded this feeling of custom; or in a pleasant sense of humility, if mores, such as Christian ones, call it good: that is, it all depends on whether conscience is clear or not clear. By itself, the inclination that interests us, like all inclination, has neither this, nor any moral character or name, nor even a certain accompanying sensation of pleasure or displeasure - all this it acquires only later, as its second nature, when comes into contact with the inclinations, which have already been dubbed the name of good or bad, or when it is the quality of beings whose moral evaluation has already been established by the people. Thus, the ancient Greeks understood envy differently than we did: Hesiod regards it as a kind, beneficent Eris, and for them it did not seem reprehensible to represent their gods as jealous. And this is quite understandable for this era, the soul of which was the struggle; and the struggle was then appreciated.
In the same way, the ancient Greeks understood hope differently than we did: it seemed to them blind and insidious. Hesiod speaks of her in one fable and, moreover, so strangely, since his story is in diametrical contradiction with the modern spirit, which has learned under the influence of Christianity to see in the hope of virtue.
The Jews understood anger differently than we did, and called it sacred; the gloomy majesty of a wrathful man seemed to them to stand at such a height that a European could not imagine: they had created their wrathful Jehovah according to their wrathful prophets.
Evaluation of contemplative life.
- We. People of the contemplative life should not forget how much evil and misfortune did contemplation bring to people of active life. First, the Brahmins, for example, set their goal to constantly make life difficult for practical people and discourage them, as far as possible, from energy to work. Secondly, artists; they have always been impatient, capricious, envious, violent, anxious: this impression received from them reduces the sublime and enlightening impression received from their works. Thirdly: philosophers who combine in themselves religious and artistic contemplative life, next to which there is a third one - the dialectical contemplative life, the passion for evidence; they produced the same influence on the world as the first two kinds of people who indulged in contemplative life, and with their dialectical passion made people hesitant. Fourth, thinkers and scientists; they rarely looked for influence on people, more often they buried quietly in their wormholes; Often they served not as an object of annoyance and non-disposition, but as an object of ridicule, and this, against their will, brought relief to people of active life. Finally, now science has become useful for all, and if for the sake of this benefit, many who are destined to active life, followed the path of science in the sweat of their faces and not without curses, then this evil doesn’t blame scientists and thinkers: it is self-torture .