Этой грусти теперь не рассыпать
Звонким смехом далеких лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет.
Для меня было все тогда новым,
Много в сердце теснилось чувств,
А теперь даже нежное слово
Горьким плодом срывается с уст.
И знакомые взору просторы
Уж не так под луной хороши.
Буераки... пеньки... косогоры
Обпечалили русскую ширь.
Нездоровое, хилое, низкое,
Водянистая, серая гладь.
Это все мне родное и близкое,
От чего так легко зарыдать.
Покосившаяся избенка,
Плач овцы, и вдали на ветру
Машет тощим хвостом лошаденка,
Заглядевшись в неласковый пруд.
Это все, что зовем мы родиной,
Это все, отчего на ней
Пьют и плачут в одно с непогодиной,
Дожидаясь улыбчивых дней.
Потому никому не рассыпать
Эту грусть смехом ранних лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет.
This sadness now do not scatter
The sonorous laugh of distant years.
My white linden has blossomed,
The nightingale dawn broke.
Everything was new for me then
Much in the heart crowded feelings
And now even a gentle word
The bitter fruit breaks loose.
And familiar gaze open spaces
Oh, not so good under the moon.
Gully ... hemp ... kosogory
They covered the Russian expanse.
Unhealthy, frail, low,
Watery, gray surface.
This is all close and dear to me,
What makes it so easy to cry.
Crooked little hut,
Crying sheep and away in the wind
Waving a horse-tail,
Looking into the unfriendly pond.
That's all we call home,
This is all, why on it
Drink and cry in one with the weather,
Waiting for smiling days.
Because no one scatter
This sadness laughter of early age.
My white linden has blossomed,
The nightingale dawn broke.