В самом начале двухтысячных годов неожиданно для себя я начал работать в журнале «Новый мир». Для журналиста и музейщика, служба в этом старейшем литературном издании стала, действительно, «новым миром», остается таковой и посегодня. Память сохраняет неожиданные, казалось бы, впечатления. Словом, от тех времен крепко сбереглось у меня яркое, почти навязчивое воспоминание. Помню, как тогдашний завотделом поэзии, Юрий Кублановский, которому я помогал готовить публикации, – несколько дней кряду горько бормотал-читал вслух полюбившиеся ему строки из стихотворения московской поэтессы Марии Ватутиной под названием «К сокурснице», повторял и повторял их изо дня в день:
…И в каждом городе, что горбится
Над каждой гривенкой своей,
Уже лепечут наши горлицы,
И наши горницы светлей,
И наши голоса торопятся
Познать родительскую речь.
И печи варварские топятся,
Где наши книги будут жечь.
…Пришло время, и я хорошо узнал этого талантливого поэта нашего поколения, стихотворца с горячей душой и, как однажды сказано было о героях Достоевского, – человека без кожи. Со стороны повседневья – Маша Ватутина, автор ярких книг «Перемена времён», «Девочка наша», «Ничья», «Цепь событий» и других – обаятельная молодая женщина, в одиночку поднимающая сына, профессиональный и безотказный юрист, редактор, друг своих друзей…
И одновременно – лирический поэт-рассказчик, как губка, впитавший боли, любови, драмы многоголосого, многоликого, измученного, родного отечества. Она проживает и переживает их как свою собственную судьбу (и, конечно, наоборот). Сверяя свой кровоток с Вечным временем, где мольба, бывает, переходит и в спор, отчаяние переплавляется в надежду, а война становится победой, – Мария Ватутина счастливо обретает своё незаёмное духовое зрение.
Я день скоротала, и свет погасила,
И спать улеглась, отвернувшись к стене.
Какая-то потусторонняя сила,
Паркетом скрипя, приближалась ко мне.
И тюль надувался, и таяли стены,
И капала капля, когда на крыльцо
Все предки мои от границ Ойкумены
Вступили и молча забрали в кольцо.
Общинные старосты, конюхи, бабы,
Царёвы крестьяне, стрельцы, звонари, —
Столпились покойнички поодаль, абы
Чего не случилось со мной до зари.
О, что я затронула нынче при свете,
Какие открыла гробницы во сне,
Что хлынули древние волости эти,
Как будто врата есть какие во мне?
О, книга моих совпадений с пространством
И временем, ты ли разверзлась на миг,
И кровная связь с переполненным царством
Небесным была установлена встык
На клеточном уровне, что ли. Ну, что вы
Молчите, славяне мои, издаля?
Мне страшно, но я не свободна от Слова,
Которое Бог и родная земля.
Я всех вас несу на хребте позвоночном
Века, но с того и загривок силен.
А гости молчат в соответствии точном
С молчаньем еще праславянских племен.
О, что вы оставили мне на прожиток
Разбитых корыт и колен окромя,
Хотя бы какой-нибудь слиток ли, свиток
О том, через что Бог помилует мя,
Хотя бы какой-нибудь в горсточку полбы,
Какой-нибудь сказки в грядущие сны!
О, кто вы, какие вы, темные толпы,
Мои Балалыкины и Зимины?
Пустите, Иваны, Ивановы дети,
Небесные силы, Господня родня! —
Шептала я им, а они на рассвете
Один за одним уходили в меня:
Курчане, тверчане, черкизовцы, ниже-
городцы, воронежцы, тульцы, а там
Древляне, поляне, кривчане и иже
Михаель, Ирад, Енох, Каин, Адам.
Мария Ватутина, 2006-й год, из книги «Девочка наша»
At the very beginning of the 2000s, unexpectedly for myself, I began to work in the magazine "New World". For a journalist and museum worker, the service in this oldest literary edition has become, indeed, a "new world", remains so today. Memory preserves unexpected, seemingly impressions. In short, from those times I had a bright, almost obsessive memory. I remember how the then head of the department of poetry, Yuri Kublanovsky, whom I helped to prepare publications, was muttering bitterly for several days, reading aloud the lines he loved from the poem of the poetess Maria Vatutina, entitled "To the classmate", repeated and repeated them from day to day:
... And in every city that hunches
Over every hryvnia,
Our turtledoves are already babbling,
And our room is brighter,
And our voices are in a hurry
To know parental speech.
And barbarian furnaces are heated,
Where our books will burn.
... The time has come, and I well recognized this talented poet of our generation, a poet with a hot heart and, as was once said about the heroes of Dostoevsky, a man without skin. From the side of everyday life - Masha Vatutina, the author of the bright books "Change of Time", "Our Girl", "Draw", "Chain of Events" and others - a charming young woman, raising her son alone, professional and trouble-free lawyer, editor, friend of her friends ...
And at the same time - lyrical poet-narrator, like a sponge, absorbed pain, love, drama of many-voiced, many-sided, exhausted, native fatherland. She lives and experiences them as her own destiny (and, of course, vice versa). Confirming their blood flow with the Eternal Time, where prayer, sometimes goes into dispute, despair melts into hope, and war becomes a victory, - Maria Vatutina happily finds her unbearable spiritual vision.
I was fasting day, and the light was extinguished,
And I lay down to sleep, turning to the wall.
Some otherworldly power,
Parque creaking, approaching me.
And the tulle was puffed up, and the walls melted,
And a drop dripped when on the porch
All my ancestors from the borders of the Oecumene
They entered and silently took in the ring.
Community headmen, grooms, women,
Tsar's peasants, archers, bell-ringers, -
The corpses of the dead were stuck at a distance,
What did not happen to me before dawn.
Oh, what I touched today in the light,
Which opened the tombs in a dream,
That these ancient lands were pouring in,
As if there is a gate in me?
Oh, the book of my coincidences with the space
And in time, did you open up for a moment,
And the blood connection with the overcrowded kingdom
Heavenly was installed by butt
At the cellular level, or something. Well, what are you
Be silent, my Slavs, publish?
I'm scared, but I'm not free from the Word,
Which is God and native land.
I carry you all on the spine of the vertebral column
Century, but from that and the scruff of the neck is strong.
And the guests are silent in accordance with the exact
With the silence still of the Proto-Slavic tribes.
Oh, what you left me for a living
Broken troughs and knees okromya,
At least some bar, scroll
About that, through which God pardons me,
At least some of a handful of polba,
Some fairy-tale in dreams to come!
Oh, who are you, what are you, dark crowds,
My Balalikins and Zimins?
Let go, Ivan, Ivanov children,
Heavenly powers, Lord's relatives! -
I whispered to them, and they are at dawn
One by one went into me:
Kurchane, Tverchan, Cherkizovsky, below-
Gorodets, Voronezhs, Tul'tsy, and there
Drevlyane, glade, krivchane and izhe
Michael, Irad, Enoch, Cain, Adam.
Maria Vatutina, 2006, from the book "Our Girl"