колыхались колосья на мраморе одиноких полей,
на полях у каемки газетного шрифта давно не звенит телефон.
не звенит больше воздух, пронзаясь улыбкой твоей,
и тоскливо поет чье-то сердце, как сломанный граммофон.
расцветали цветы, расцветала весна в до боли живой душе,
не стучи в мою дверь, не души мое одиночество.
одиночество вместо заглавия, темы, одиночество как клише;
где взять силы на вдох, когда больше дышать не хочется?
не топчи мое сердце ребристой подошвой от конверсов,
не смотри мне в глаза, вместо взгляда немым отражением.
в моем сердце давно нелето, в моем сердце никто не молится,
там не ходят часы и вообще никакого движения.
вместе с временем года увядшим меняю сухие цветы
прикроватной могилы заплаканных детских снов
я в них вижу теперь только то, что мы больше с тобой не на "ты",
мы - не больше чем дым с площадей тротуара почти догоревших мостов.
swaying ears on the marble of solitary fields,
on the margin near the edge of the newspaper font has long been rang the phone.
no more air rings, pierced by your smile,
and someone's heart sings sadly, like a broken gramophone.
flowers bloomed, spring blossomed in pain to the living soul,
do not knock on my door, do not soul my loneliness.
loneliness instead of title, theme, loneliness as a cliché;
where to take strength to inhale, when you do not want to breathe more?
do not stamp my heart with a ribbed sole from conversions,
Do not look into my eyes, instead of looking at a mute reflection.
in my heart is long gone, in my heart no one prays,
there do not go hours and no movement at all.
Together with the time of the year wilted change the dried flowers
bedside grave of tear-stained children's dreams
I see in them only now that we are no longer with you on "you",
we are no more than smoke from the pavement areas of almost burnt bridges.