Текст песни Алексей Козлов и Андрей Макаревич - Огни притона
Просмотров
96
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Алексей Козлов и Андрей Макаревич - Огни притона, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Огни притона заманчиво мигали,
А джаз Утесова заманчиво гремел.
Там за столом мужчины совесть пропивали, А девки честь свою хотят залить вином.
Там за столом сидел красивый парень,
Одет он скромно, с надорванной душой.
Он был дитя, когда отец его покинул,
Оставив жить их с матерью вдвоем.
Ребенок рос, а мать его кормила,
Сама не ела - всё сыну берегла,
С рукой протянутой на папертях стояла,
Порой в лохмотьях и даже без пальто.
Вот вырос сын, с ворами он сознался,
Он стал кутить и дома не бывать,
Он время проводил в притонах и разврате,
И позабыл свою старушку мать.
А мать по сыну плачет и страдает,
Болит и стонет надорванная грудь.
Она лежит в сыром нетопленом подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
Вот в двери стук - и двери отворились,
Вошел в костюме он и в кожаном пальто.
Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..."
И ничего он больше вымолвить не мог.
"Ах, погоди... Не уходи, останься...
Ты пожалей свою старушку мать.
Ведь о тебе уже немало слез пролито,
Еще немало придется проливать..."
Но он ушел и даже дверью хлопнул,
И не сказал ей больше ничего.
А мать, рыдая, зарылася в лохмотья,
Ей было больно после этого всего.
На утро мать лежала в белом гробе,
А к вечеру на кладбище свезли.
А сына родного с отчаянными бандитами
На утро всех к расстрелу привели.
А джаз Утесова заманчиво гремел.
Там за столом мужчины совесть пропивали, А девки честь свою хотят залить вином.
Там за столом сидел красивый парень,
Одет он скромно, с надорванной душой.
Он был дитя, когда отец его покинул,
Оставив жить их с матерью вдвоем.
Ребенок рос, а мать его кормила,
Сама не ела - всё сыну берегла,
С рукой протянутой на папертях стояла,
Порой в лохмотьях и даже без пальто.
Вот вырос сын, с ворами он сознался,
Он стал кутить и дома не бывать,
Он время проводил в притонах и разврате,
И позабыл свою старушку мать.
А мать по сыну плачет и страдает,
Болит и стонет надорванная грудь.
Она лежит в сыром нетопленом подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
Вот в двери стук - и двери отворились,
Вошел в костюме он и в кожаном пальто.
Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..."
И ничего он больше вымолвить не мог.
"Ах, погоди... Не уходи, останься...
Ты пожалей свою старушку мать.
Ведь о тебе уже немало слез пролито,
Еще немало придется проливать..."
Но он ушел и даже дверью хлопнул,
И не сказал ей больше ничего.
А мать, рыдая, зарылася в лохмотья,
Ей было больно после этого всего.
На утро мать лежала в белом гробе,
А к вечеру на кладбище свезли.
А сына родного с отчаянными бандитами
На утро всех к расстрелу привели.
The lights of the stash blinked temptingly,
A jazz Utesova temptingly thundered.
There at the table men conscience drank, And the girls want to pour their wine on wine.
There at the table sat a handsome guy,
He is dressed modestly, with a torn soul.
He was a child when his father left,
Leaving them to live with their mother together.
The child was growing up, but his mother was feeding,
I did not eat it myself - I kept my son,
With a hand outstretched on the porch stood,
Sometimes in rags and even without a coat.
Here grew a son, with the thieves he confessed,
He began to smoke and not at home,
He spent his time in brothels and debauchery,
And his mother forgot her old mother.
And the mother for her son cries and suffers,
It hurts and groans torn breasts.
She lies in a damp, unheated cellar,
I can not hold out my hand for a penny.
There was a knock at the door - and the doors opened,
He entered the suit in a leather coat.
He said quietly, said: "Mamma, hello ..."
And he could not say anything more.
"Ah, wait ... Do not go, stay ..."
You take pity on your old mother.
You have already shed a lot of tears,
Still a lot of it is necessary to spill ... "
But he left and even slammed the door,
And he did not say anything more to her.
And her mother, sobbing, burrowed in rags,
She was hurt after all this.
In the morning my mother lay in a white coffin,
And by evening in the cemetery was taken.
A son of his own with desperate bandits
In the morning everyone was brought to be shot.
A jazz Utesova temptingly thundered.
There at the table men conscience drank, And the girls want to pour their wine on wine.
There at the table sat a handsome guy,
He is dressed modestly, with a torn soul.
He was a child when his father left,
Leaving them to live with their mother together.
The child was growing up, but his mother was feeding,
I did not eat it myself - I kept my son,
With a hand outstretched on the porch stood,
Sometimes in rags and even without a coat.
Here grew a son, with the thieves he confessed,
He began to smoke and not at home,
He spent his time in brothels and debauchery,
And his mother forgot her old mother.
And the mother for her son cries and suffers,
It hurts and groans torn breasts.
She lies in a damp, unheated cellar,
I can not hold out my hand for a penny.
There was a knock at the door - and the doors opened,
He entered the suit in a leather coat.
He said quietly, said: "Mamma, hello ..."
And he could not say anything more.
"Ah, wait ... Do not go, stay ..."
You take pity on your old mother.
You have already shed a lot of tears,
Still a lot of it is necessary to spill ... "
But he left and even slammed the door,
And he did not say anything more to her.
And her mother, sobbing, burrowed in rags,
She was hurt after all this.
In the morning my mother lay in a white coffin,
And by evening in the cemetery was taken.
A son of his own with desperate bandits
In the morning everyone was brought to be shot.