Текст песни Звёзды в кондукторской сумке - Родина
Просмотров
65
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Звёзды в кондукторской сумке - Родина, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Константин Костенко - Пьеса «Родина»
КАЛАШНИКОВ. Давайте порассуждаем. Пустим нашу мысль в свободный полет. Наши мысли пока еще свободны. Будем этим пользоваться. Итак. Может быть, Родина – это часть суши, территория, очерченная государственной границей?
МИХАИЛ. Думаю, да. И это тоже.
КАЛАШНИКОВ. Но эту территорию запросто, одним решением на так называемом высоком уровне, можно разделить, сдать в аренду, продать, подарить… И никто при этом не станет спрашивать, согласен я с этим или нет. Вывод ясен – это территория мне не принадлежит. Наверное, все-таки это не совсем моя Родина. Что дальше? Гимн? Он меня не вдохновляет.
МИХАИЛ. Ну, вы же спортсмен! Вы должны плакать при его звуках!
КАЛАШНИКОВ. Я могу плакать над «Лунной сонатой», во время прослушивания концерта Рахманинова… Но что должно заставить меня плакать при восприятии посредственного, помпезного набора звуков, сопровождаемого таким же текстом... Извините, я этого не понимаю. Что у нас дальше? Флаг? Здесь тоже не стоит придерживаться иллюзий. Обыкновенный цветной шелк. Любой дурак или конченая сволочь могут размахивать им с самым честным видом хоть до посинения. Наверное, это тоже не совсем Родина. Лучше назвать это атрибутикой. А что же с Родиной? Где она?
МИХАИЛ. Да, где?
КАЛАШНИКОВ. Может, она в нашей литературной классике, в нашей музыке? Но это давно принадлежит всему миру. Да и вряд ли в этой стране найдется слишком много людей, кого бы это на самом деле заботило.
МИХАИЛ. Блин! Вот насчет этого вы – в точку!
КАЛАШНИКОВ. Когда-то я представлял себе Родину, как нечто личное, место, где мне комфортно, где я чувствую безопасность. Например, мой дом. Я обустраиваю его, забочусь о том, чтобы те, кто со мной живет – жена, ребенок, - чтобы они были сыты, одеты, здоровы. Устанавливаю крепкую дверь и сигнализацию, чтобы оградить себя от всяких сомнительных физиономий, которые с удовольствием припрутся и начнут тащить из моего дома телевизор, пылесос, компьютер… Начнут при помощи зуботычин вытягивать из моей жены – где хранятся сбережения. То есть, я все делаю для того, чтобы создать в моем доме комфортные условия. И мне это пока что более-менее удается. Я представлял, что моя Родина и страна – это как бы большой дом. Мы живем в нем большой семьей. И каждый из нас – и я в том числе – делаем всё, от нас зависящее, чтобы здесь было комфортно, сытно и спокойно. Но с некоторых пор у меня нет этого ощущения. Я перестал чувствовать, что этот дом принадлежит мне, что от моих усилий и от моего мнения здесь что-то зависит. Я чувствую, что двери моего дома открыты настежь, в разбитых окнах гуляет ветер, а по комнатам шарахаются какие-то проходимцы в грязной обуви. Они по-хозяйски развалились в креслах, плюют в хрустальные вазы и давят окурки об паркет. Кто-то у меня за спиной несет тюки с ворованной утварью, кто-то блюет на кухне… И я ничего не могу сделать! Все эти вороватые типы настойчиво уверяют меня, что, дескать, - да, этот дом все еще мой, но то, что в нем бардак и откровенный грабеж это как бы в порядке вещей. Не волнуйся, Никита, всё пучком!
МИХАИЛ. Скажите, вы точно спортсмен? Всегда им были?
КАЛАШНИКОВ. Я по образованию математик. Ну, а то, что бегаю на Олимпийских играх… Просто мои ноги для этой страны оказались более важными, нежели мозги.
МИХАИЛ. Но вы же «счастливчик».
КАЛАШНИКОВ. Послушайте, я приехал в этот город, чтобы побывать там, где мы жили. Я, мама, отец… У нас во дворе рос старый тополь. Узловатый ствол, морщинистая кора… Из того места, где был срублен сучок, летом всегда что-то такое сочилось. Коричневатая жидкость с терпким запахом. Слетались майские жуки… Они присасывались к этой жидкости, толпились… Солнце отражалось на перламутровых спинках… Мне часто снилось это – старый родительский дом, тополь во дворе, горьковатый запах смолы в воздухе и солнце на спинках майских жуков… И еще почему-то такая пластмассовая штука, вроде ковровой выбивалки. На ней пропеллеры из цветной пленки… Я бегу, они вращаются, жужжат… Я очень надеялся, что это и есть моя Родина, что я ее, наконец-то, нашел! Знаете, что я обнаружил?
МИХАИЛ. Что?
КАЛАШНИКОВ. Дом, где прошло детство, снесен. Тополь спилили под корень. Кому-то не хватило место под гараж. Всё. Нет моей Родины. На ее месте – кирпичный гараж с иномаркой.
МИХАИЛ. Как же вы правы! Действительно – воспоминания детства, это…
КАЛАШНИКОВ. Теперь-то вы понимаете? Родины давно нет. Ее нет даже в виде абстракции и грезы. Есть бесконечная, нудная манипуляция. Как пиликанье раздолбанной шарманки. От Родины остался полуразвалившийся фасад, который наспех белят и подкрашивают по праздникам, а за всем этим – пустота, разруха и чей-то шкурный интерес. Мою Родину спилили на дрова, а мне подсунули сомнительную идею. И при этом заставляют повторять, как идиота: «Я люблю ее, я люблю ее…» А кого ее? Что значит, «ее»? Кто она такая?
МИХАИЛ. Блин! Я не должен этого говорить, но… Как вы, блин, всё это точно говорите!
КАЛАШНИКОВ. Мне душно в этой абстракции! Я задыхаюсь в ней, как в пыльном мешке! Не могу терп?
КАЛАШНИКОВ. Давайте порассуждаем. Пустим нашу мысль в свободный полет. Наши мысли пока еще свободны. Будем этим пользоваться. Итак. Может быть, Родина – это часть суши, территория, очерченная государственной границей?
МИХАИЛ. Думаю, да. И это тоже.
КАЛАШНИКОВ. Но эту территорию запросто, одним решением на так называемом высоком уровне, можно разделить, сдать в аренду, продать, подарить… И никто при этом не станет спрашивать, согласен я с этим или нет. Вывод ясен – это территория мне не принадлежит. Наверное, все-таки это не совсем моя Родина. Что дальше? Гимн? Он меня не вдохновляет.
МИХАИЛ. Ну, вы же спортсмен! Вы должны плакать при его звуках!
КАЛАШНИКОВ. Я могу плакать над «Лунной сонатой», во время прослушивания концерта Рахманинова… Но что должно заставить меня плакать при восприятии посредственного, помпезного набора звуков, сопровождаемого таким же текстом... Извините, я этого не понимаю. Что у нас дальше? Флаг? Здесь тоже не стоит придерживаться иллюзий. Обыкновенный цветной шелк. Любой дурак или конченая сволочь могут размахивать им с самым честным видом хоть до посинения. Наверное, это тоже не совсем Родина. Лучше назвать это атрибутикой. А что же с Родиной? Где она?
МИХАИЛ. Да, где?
КАЛАШНИКОВ. Может, она в нашей литературной классике, в нашей музыке? Но это давно принадлежит всему миру. Да и вряд ли в этой стране найдется слишком много людей, кого бы это на самом деле заботило.
МИХАИЛ. Блин! Вот насчет этого вы – в точку!
КАЛАШНИКОВ. Когда-то я представлял себе Родину, как нечто личное, место, где мне комфортно, где я чувствую безопасность. Например, мой дом. Я обустраиваю его, забочусь о том, чтобы те, кто со мной живет – жена, ребенок, - чтобы они были сыты, одеты, здоровы. Устанавливаю крепкую дверь и сигнализацию, чтобы оградить себя от всяких сомнительных физиономий, которые с удовольствием припрутся и начнут тащить из моего дома телевизор, пылесос, компьютер… Начнут при помощи зуботычин вытягивать из моей жены – где хранятся сбережения. То есть, я все делаю для того, чтобы создать в моем доме комфортные условия. И мне это пока что более-менее удается. Я представлял, что моя Родина и страна – это как бы большой дом. Мы живем в нем большой семьей. И каждый из нас – и я в том числе – делаем всё, от нас зависящее, чтобы здесь было комфортно, сытно и спокойно. Но с некоторых пор у меня нет этого ощущения. Я перестал чувствовать, что этот дом принадлежит мне, что от моих усилий и от моего мнения здесь что-то зависит. Я чувствую, что двери моего дома открыты настежь, в разбитых окнах гуляет ветер, а по комнатам шарахаются какие-то проходимцы в грязной обуви. Они по-хозяйски развалились в креслах, плюют в хрустальные вазы и давят окурки об паркет. Кто-то у меня за спиной несет тюки с ворованной утварью, кто-то блюет на кухне… И я ничего не могу сделать! Все эти вороватые типы настойчиво уверяют меня, что, дескать, - да, этот дом все еще мой, но то, что в нем бардак и откровенный грабеж это как бы в порядке вещей. Не волнуйся, Никита, всё пучком!
МИХАИЛ. Скажите, вы точно спортсмен? Всегда им были?
КАЛАШНИКОВ. Я по образованию математик. Ну, а то, что бегаю на Олимпийских играх… Просто мои ноги для этой страны оказались более важными, нежели мозги.
МИХАИЛ. Но вы же «счастливчик».
КАЛАШНИКОВ. Послушайте, я приехал в этот город, чтобы побывать там, где мы жили. Я, мама, отец… У нас во дворе рос старый тополь. Узловатый ствол, морщинистая кора… Из того места, где был срублен сучок, летом всегда что-то такое сочилось. Коричневатая жидкость с терпким запахом. Слетались майские жуки… Они присасывались к этой жидкости, толпились… Солнце отражалось на перламутровых спинках… Мне часто снилось это – старый родительский дом, тополь во дворе, горьковатый запах смолы в воздухе и солнце на спинках майских жуков… И еще почему-то такая пластмассовая штука, вроде ковровой выбивалки. На ней пропеллеры из цветной пленки… Я бегу, они вращаются, жужжат… Я очень надеялся, что это и есть моя Родина, что я ее, наконец-то, нашел! Знаете, что я обнаружил?
МИХАИЛ. Что?
КАЛАШНИКОВ. Дом, где прошло детство, снесен. Тополь спилили под корень. Кому-то не хватило место под гараж. Всё. Нет моей Родины. На ее месте – кирпичный гараж с иномаркой.
МИХАИЛ. Как же вы правы! Действительно – воспоминания детства, это…
КАЛАШНИКОВ. Теперь-то вы понимаете? Родины давно нет. Ее нет даже в виде абстракции и грезы. Есть бесконечная, нудная манипуляция. Как пиликанье раздолбанной шарманки. От Родины остался полуразвалившийся фасад, который наспех белят и подкрашивают по праздникам, а за всем этим – пустота, разруха и чей-то шкурный интерес. Мою Родину спилили на дрова, а мне подсунули сомнительную идею. И при этом заставляют повторять, как идиота: «Я люблю ее, я люблю ее…» А кого ее? Что значит, «ее»? Кто она такая?
МИХАИЛ. Блин! Я не должен этого говорить, но… Как вы, блин, всё это точно говорите!
КАЛАШНИКОВ. Мне душно в этой абстракции! Я задыхаюсь в ней, как в пыльном мешке! Не могу терп?
Konstantin Kostenko - The play "Motherland"
KALASHNIKOV. Let's speculate. Let's start our thought in a free flight. Our thoughts are still free. We will use this. So. Maybe the Motherland is part of the land, the territory delineated by the state border?
MICHAEL. I think yes. And this, too.
KALASHNIKOV. But this territory easily, one solution at the so-called high level, can be divided, rented, sold, donated ... And no one will ask if I agree with this or not. The conclusion is clear - this territory does not belong to me. Probably, after all, this is not exactly my homeland. What's next? Anthem? He does not inspire me.
MICHAEL. Well, you're an athlete! You must cry at his sounds!
KALASHNIKOV. I can cry over "Moonlight Sonata" while listening to Rakhmaninov's concert ... But what should make me cry at the perception of a mediocre, pompous set of sounds accompanied by the same text ... Sorry, I do not understand this. What do we have next? Flag? Here, too, do not hold illusions. Ordinary colored silk. Any fool or a finished bastard can swing them with the most honest kind, even before blueing. Probably, this is also not exactly the Motherland. It is better to call it an attribute. And what about the homeland? Where's she?
MICHAEL. Yes where?
KALASHNIKOV. Maybe she is in our literary classics, in our music? But it belongs to the whole world long ago. And it is unlikely that there are too many people in this country, who would really care.
MICHAEL. Pancake! That's about it, you - to the point!
KALASHNIKOV. Once I imagined my homeland as something personal, a place where I feel comfortable, where I feel security. For example, my house. I equip it, I take care that those who live with me - a wife, a child - that they are full, dressed, healthy. I install a strong door and alarm system to protect myself from all dubious features that will happily come to rest and drag a TV, a vacuum cleaner, a computer from my house ... I'll start using my prickly fingers to pull out of my wife - where savings are kept. That is, I do everything to create comfortable conditions in my house. And for me it is more or less successful so far. I imagined that my Motherland and country is like a big house. We live in it a big family. And each of us - and I including - do everything we can to make it comfortable, satisfying and peaceful. But for some time now I do not have this feeling. I stopped feeling that this house belongs to me, that something depends on my efforts and on my opinion. I feel that the doors of my house are wide open, the wind is walking in broken windows, and some rascals in dirty shoes are scampering around the rooms. They in a businesslike way collapsed in armchairs, spit in crystal vases and press cigarette butts against a parquet. Someone behind me is carrying bales of stolen utensils, someone is pouring in the kitchen ... And there's nothing I can do! All these thievish types persistently assure me that, they say, yes, this house is still mine, but the fact that there is a mess in it and outright robbery is as it were in the order of things. Do not worry, Nikita, it's all a bunch!
MICHAEL. Tell me, are you definitely an athlete? Have they always been?
KALASHNIKOV. I'm a mathematician by education. Well, the fact that I'm running at the Olympics ... It's just that my legs for this country turned out to be more important than brains.
MICHAEL. But you are "lucky".
KALASHNIKOV. Listen, I came to this city to visit where we lived. I, mother, father ... In our yard an old poplar grew. Knotty trunk, wrinkled bark ... From the place where the knot was felled, in the summer something always oozed. Brownish liquid with a pungent smell. May beetles flocked ... They sucked in to this liquid, crowded ... The sun reflected on the mother-of-pearl backs ... I often dreamed of this - an old parental home, poplar in the yard, a bitter smell of tar in the air and the sun on the backs of May beetles ... And for some reason, such a plastic piece, like a carpet punching out. The propellers are made of color film ... I'm running, they are spinning, buzzing ... I really hoped that this is my Motherland, that I finally found it! Do you know what I discovered?
MICHAEL. What?
KALASHNIKOV. The house where childhood passed was demolished. The poplar was cut down to the root. Someone did not have enough space for the garage. All. There is no my native land. In its place - a brick garage with a foreign car.
MICHAEL. How can you be right! Indeed - childhood memories, this ...
KALASHNIKOV. Now do you understand? Homeland long gone. It is not even in the form of abstractions and dreams. There is an endless, tedious manipulation. Like the tumbling of a broken barrel organ. From the Motherland there is a half-ruined facade, which was hastily whitened and tinted on holidays, and behind it all - emptiness, devastation and someone's selfish interest. My homeland was cut down for firewood, and I was given a dubious idea. And at the same time they make you repeat like an idiot: "I love her, I love her ..." And who is her? What does "her" mean? Who is she?
MICHAEL. Pancake! I should not say this, but ... How the fuck do you say all this!
KALASHNIKOV. I feel stifled in this abstraction! I'm back
KALASHNIKOV. Let's speculate. Let's start our thought in a free flight. Our thoughts are still free. We will use this. So. Maybe the Motherland is part of the land, the territory delineated by the state border?
MICHAEL. I think yes. And this, too.
KALASHNIKOV. But this territory easily, one solution at the so-called high level, can be divided, rented, sold, donated ... And no one will ask if I agree with this or not. The conclusion is clear - this territory does not belong to me. Probably, after all, this is not exactly my homeland. What's next? Anthem? He does not inspire me.
MICHAEL. Well, you're an athlete! You must cry at his sounds!
KALASHNIKOV. I can cry over "Moonlight Sonata" while listening to Rakhmaninov's concert ... But what should make me cry at the perception of a mediocre, pompous set of sounds accompanied by the same text ... Sorry, I do not understand this. What do we have next? Flag? Here, too, do not hold illusions. Ordinary colored silk. Any fool or a finished bastard can swing them with the most honest kind, even before blueing. Probably, this is also not exactly the Motherland. It is better to call it an attribute. And what about the homeland? Where's she?
MICHAEL. Yes where?
KALASHNIKOV. Maybe she is in our literary classics, in our music? But it belongs to the whole world long ago. And it is unlikely that there are too many people in this country, who would really care.
MICHAEL. Pancake! That's about it, you - to the point!
KALASHNIKOV. Once I imagined my homeland as something personal, a place where I feel comfortable, where I feel security. For example, my house. I equip it, I take care that those who live with me - a wife, a child - that they are full, dressed, healthy. I install a strong door and alarm system to protect myself from all dubious features that will happily come to rest and drag a TV, a vacuum cleaner, a computer from my house ... I'll start using my prickly fingers to pull out of my wife - where savings are kept. That is, I do everything to create comfortable conditions in my house. And for me it is more or less successful so far. I imagined that my Motherland and country is like a big house. We live in it a big family. And each of us - and I including - do everything we can to make it comfortable, satisfying and peaceful. But for some time now I do not have this feeling. I stopped feeling that this house belongs to me, that something depends on my efforts and on my opinion. I feel that the doors of my house are wide open, the wind is walking in broken windows, and some rascals in dirty shoes are scampering around the rooms. They in a businesslike way collapsed in armchairs, spit in crystal vases and press cigarette butts against a parquet. Someone behind me is carrying bales of stolen utensils, someone is pouring in the kitchen ... And there's nothing I can do! All these thievish types persistently assure me that, they say, yes, this house is still mine, but the fact that there is a mess in it and outright robbery is as it were in the order of things. Do not worry, Nikita, it's all a bunch!
MICHAEL. Tell me, are you definitely an athlete? Have they always been?
KALASHNIKOV. I'm a mathematician by education. Well, the fact that I'm running at the Olympics ... It's just that my legs for this country turned out to be more important than brains.
MICHAEL. But you are "lucky".
KALASHNIKOV. Listen, I came to this city to visit where we lived. I, mother, father ... In our yard an old poplar grew. Knotty trunk, wrinkled bark ... From the place where the knot was felled, in the summer something always oozed. Brownish liquid with a pungent smell. May beetles flocked ... They sucked in to this liquid, crowded ... The sun reflected on the mother-of-pearl backs ... I often dreamed of this - an old parental home, poplar in the yard, a bitter smell of tar in the air and the sun on the backs of May beetles ... And for some reason, such a plastic piece, like a carpet punching out. The propellers are made of color film ... I'm running, they are spinning, buzzing ... I really hoped that this is my Motherland, that I finally found it! Do you know what I discovered?
MICHAEL. What?
KALASHNIKOV. The house where childhood passed was demolished. The poplar was cut down to the root. Someone did not have enough space for the garage. All. There is no my native land. In its place - a brick garage with a foreign car.
MICHAEL. How can you be right! Indeed - childhood memories, this ...
KALASHNIKOV. Now do you understand? Homeland long gone. It is not even in the form of abstractions and dreams. There is an endless, tedious manipulation. Like the tumbling of a broken barrel organ. From the Motherland there is a half-ruined facade, which was hastily whitened and tinted on holidays, and behind it all - emptiness, devastation and someone's selfish interest. My homeland was cut down for firewood, and I was given a dubious idea. And at the same time they make you repeat like an idiot: "I love her, I love her ..." And who is her? What does "her" mean? Who is she?
MICHAEL. Pancake! I should not say this, but ... How the fuck do you say all this!
KALASHNIKOV. I feel stifled in this abstraction! I'm back