Текст песни Red - Размышления у парадного подъезда
Просмотров
39
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Red - Размышления у парадного подъезда, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь - в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает "трам-трам",
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. "Допусти",- говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: "Гони!
Наш не любит оборванной черни!"
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: "Суди его бог!",
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь - в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает "трам-трам",
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. "Допусти",- говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: "Гони!
Наш не любит оборванной черни!"
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: "Суди его бог!",
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...
Here is the main entrance. On solemn days
Obsessed with a servile affliction
The whole city with some kind of fright
Drives up to the cherished doors;
Writing down your name and title,
Guests are leaving home
So deeply satisfied with ourselves
What do you think - that is their calling!
And on ordinary days, this lush entrance
Poor faces besieged:
Projectors, place finders
And an old man and a widow.
From him and to him that and know in the morning
All couriers with papers are jumping.
Returning, another hums "tram-tram"
And some petitioners cry.
Once I saw the men came up here,
Village Russian people
We prayed at the church and stood far away,
Dangling blond heads to the chest;
The doorman showed up. "Let it be," they say
With an expression of hope and anguish.
He looked at the guests: they were ugly to look at!
Tanned faces and hands
An Armenian girl is thin on the shoulders,
On a knapsack on bent backs,
Cross on my neck and blood on my feet
In homemade sandals shod
(You know, they wandered for a long time
From some distant provinces).
Someone shouted to the doorman: "Drive!
Ours does not like the ragged rabble! "
And the door slammed shut. After standing,
The pilgrims unleashed the koshl,
But the doorman did not let him in, without taking a meager contribution,
And they went, burning the sun,
Repeating: "God judge him!"
Spreading hopelessly hands
And as long as I could see them,
We walked bareheaded ...
Obsessed with a servile affliction
The whole city with some kind of fright
Drives up to the cherished doors;
Writing down your name and title,
Guests are leaving home
So deeply satisfied with ourselves
What do you think - that is their calling!
And on ordinary days, this lush entrance
Poor faces besieged:
Projectors, place finders
And an old man and a widow.
From him and to him that and know in the morning
All couriers with papers are jumping.
Returning, another hums "tram-tram"
And some petitioners cry.
Once I saw the men came up here,
Village Russian people
We prayed at the church and stood far away,
Dangling blond heads to the chest;
The doorman showed up. "Let it be," they say
With an expression of hope and anguish.
He looked at the guests: they were ugly to look at!
Tanned faces and hands
An Armenian girl is thin on the shoulders,
On a knapsack on bent backs,
Cross on my neck and blood on my feet
In homemade sandals shod
(You know, they wandered for a long time
From some distant provinces).
Someone shouted to the doorman: "Drive!
Ours does not like the ragged rabble! "
And the door slammed shut. After standing,
The pilgrims unleashed the koshl,
But the doorman did not let him in, without taking a meager contribution,
And they went, burning the sun,
Repeating: "God judge him!"
Spreading hopelessly hands
And as long as I could see them,
We walked bareheaded ...