Es gibt nicht mehr viele – die sich erinnern.
Das Land meiner Jugend – es liegt in Trümmern.
Hörst du das Wimmern aus den Kinderzimmern?
Wir hatten so ein sansosoftes zuhause,
Am Ende des letzten Jahrtausends.
Die Wüstenrotsonne brannte heiß,
über der ganzen Fußgängerzone,
In den Eiscafes gab es Eiskaffees,
Auf der Sahne war ’ne Kaffeebohne.
Die alten Tanten trugen Blumenkohl
Oder Broccoli als Frisur,
Da saßen sie, bei ihren Stammfrisör,
Und laßen die Hörzuuu.
Ihre Männer trugen Bäuche,
Und Blousons in gedecktem beige,
Handgelenktaschen mit Erfrischungstüchern,
von siebenundvierzig eeelf
Männer trugen Tüten, Frauen trugen Tüten,
Kinder trugen Tüten, Tüten trugen Tüten,
Alle trugen Tüten
auch die Kunden aus den Knoblauchgebieten.
In den Seitenstraßen standen Mokkablondinen,
Vor ihren schicken Boutiquen,
Bevor ich gar nichts mache, verkauf’ ich Ledergürtel,
Wer will denn immer nur ficken, ficken.
In den Straßen flatterten Bausparverträge,
Schau mal, da flattern sie,
Ich liebte diese Stadt, kann gar nicht sagen wie.
Wie sie da steht, wie ein kleines dickes Kehrpaket.
Jeden Sonntag weihte der Bürgermeister
Vierzig neue Fahrradständer ein,
Denn wo so ein Ständer steht, da ist Lebensqualität,
so ist das und so soll es immer sein.
Vor dem Arbeitsamt hatte ein Künstler
aus London oder New York,
Seinen Stahl abgestellt,
Und nicht wieder abgeholt.
Kultur ist irgendwie nicht nötig,
wir hatten sie ja im Portemonnaie,
Geh’n wir ins Freibad, oder ins Kino,
oder wieder ins Eiscafe
Das Leben war so verkehrsberuhigt
immer beruhigter mit den Jahren,
Ich schlief so gut, in der Zone Dreißig
Scheiße, jetzt bin ich wieder über so ein Bobbel gefahren,
In den Straßen flatterten Bausparverträge,
Schau mal, da flattern sie,
Ich liebte diese Stadt, kann gar nicht sagen wie.
Wie sie da steht, wie ein kleines dickes Kehrpaket.
Их осталось немного - они помнят.
Земля моей юности - она в руинах.
Слыхаешь ли ты от детской?
У нас был такой сансо-мягкий дом,
В конце прошлого тысячелетия.
Красное солнце пустыни горело,
по всей пешеходной зоне,
В салонах мороженого были ледяные кофе,
На креме был кофейный боб.
Старые тети носили цветную капусту
Или брокколи, как прическа,
Там они сидели, со своим племенем,
И оставьте Хёрзууу.
Ее мужчины носили животы,
И блузоны в приглушенном бежевом,
Наручные карманы с салфетками для отдыха,
из сорока семи
Мужчины несли сумочки, женщины носили сумки,
Дети несли сумочки, мешки с мешками,
Все переносят сумки
также клиентов из области чеснока.
На боковых улицах стояли мокка воздушные шары,
Перед их шикарными бутиками,
Прежде чем я ничего не сделаю, я продаю кожаные ремни,
Кто всегда хочет трахаться, ебать.
Контракты Bauspar трепетали на улицах,
Слушай, там они хлопают,
Мне понравился этот город, я не могу сказать, как.
Как она стоит там, как маленький толстый свист.
Каждое воскресенье мэр был открыт
Сорок новых велосипедов,
Потому что, когда стоит такой стенд, есть качество жизни,
так оно и есть, и всегда должно быть так.
До того, как в офисе занятости появился художник
из Лондона или Нью-Йорка,
Припарковал свою сталь,
И снова не поднял.
Культура как-то не нужна
мы взяли ее в свой кошелек,
Пойдем в бассейн или в кино,
или обратно в кафе мороженого
Жизнь так успокаивалась
спокойнее с годами,
Я так хорошо спал, в Зоне Тридцать
Дерьмо, теперь я снова поехал за Бобллом,
Контракты Bauspar трепетали на улицах,
Слушай, там они хлопают,
Мне понравился этот город, я не могу сказать, как.
Как она стоит там, как маленький толстый свист.