Текст песни Борис Николаевич Ширяев - Утешительный поп
Просмотров
33
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Борис Николаевич Ширяев - Утешительный поп, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Фамилии его я не помню, да и немногие знали ее на Соловках. Она была не нужна, потому что "Утешительного попа", отца Никодима, и без нее знали не только в кремлевском муравейнике, но и в Муксоломском богоспасаемом затишье, и в Савватиеве, и на Анзере, и на мелких, затерянных в дебрях командировках. Так сложилась его соловецкая судьбина – везде побывал.
Ссыльное духовенство – архиереи, священники, монахи, – прибыв на остров и пройдя обязательный стаж общих работ и жительства в Преображенском соборе, обычно размещалось в шестой роте, относительно привилегированной, освобожденной от поверок и имевшей право выхода из кремля. Но для того, чтобы попасть в нее, одного духовного сана было мало, надо было запастись и соответствующей статьей, каравшей за антисоветскую агитацию, преступное сообщество, шпионаж или какое-нибудь иное контрреволюционное действие, а отец Никодим был осужден Полтавской тройкой НКВД за преступление по должности. Вот именно это отсутствие какой-либо контрреволюции в прошлой жизни отца Никодима и закрывало ему двери в тихий, спокойный приют.
Получался анекдотический парадокс: Владимир Шкловский, брат известного литератора-коммуниста Виктора Шкловского, пребывал в окружении иереев и высших иерархов, как "тихоновец", хотя по происхождению и был евреем. Он взял на хранение церковные ценности от своего друга-священника [1], а священствовавший более пятидесяти лет иерей, отец Никодим, кружил по всем командировкам то в качестве лесоруба, то скотника, то рыбака, то счетовода.
К политике он, действительно, не имел никакого отношения ни в настоящем, ни в прошлом.
– Кого-кого только в нашем селе ни побывало, – рассказывал он, – и красные, и белые, и немцы, и петлюровцы, и какие-то еще балбачановцы… всех повидал… Село-то наше стоит на тракту, что от Сум на Полтаву идет. А мне – всё единственно, что белые, что красные. Все сыны Божие, люди-человечки грешные. Господь на суде Своем не спросит, кто красный, кто белый, и я не спрашивал.
– А не обижали вас, батюшка?
– Нет. Какие же обиды? Ну, пасеку мою разорили… Что ж, это дело военное. Хлебает солдат свои щи… Год хлебает, другой хлебает, так ведь и медку захочется, – а где взять? А они, пчелки-то, твари Божие, не ведают, кому медок собирают – мне ли, солдату ли? Им единственно, на кого трудиться, ну и мне обиды быть не может.
– Не смеялись над вами?
– Это бывало, – засмеется сам отец Никодим, и мелкие морщинки, как резвые детишки, сбегутся к его выцветшим, с хитринкой, глазкам, – бывало даже часто. Один раз большой какой-то начальник у меня на ночь стал. Молодой, ловкий такой.
– Поп, а поп, – говорит, – я на ночь бабу к себе приведу. Как ты на это смотришь?
– Мне чего смотреть, – отвечаю, – я за семьдесят-то лет всего насмотрелся. Дело твое молодое, грешное. Веди, коли тебе без того невозможно.
– Может и тебе, поп, другую прихватить?
– Нет, сынок, обо мне, – говорю, – не беспокойся. Я пятнадцатый год вдовствую, а в этом не грешен.
– И не смущал тебя бес?
– Как не смущать? Смущал. Ты думаешь, поп – не человек? Все мы – люди, и всему людскому не чужды. Это и латинскими мудрецами доказано. Бесу же смущать человеков и по чину положено. Он свое выполнять обязан. Он меня – искушением, а я его – молитвою… Так поговорили с ним, посмеялись, а бабы он всё же не привел. Один спал, и наутро две пачки фабричной махорки мне дал, заусайловской.
– Этим грешен, – говорю, – сынок! Табачком занимаюсь. Спасибо!
А в другой раз на собрание меня потребовали, как бы на диспут. Оратор ихний меня вопрошает:
– Ответьте, служитель культа, подтверждаете ли, что Бог в шесть дней весь мир сотворил?
– Подтверждаю, – говорю, – в Писании так сказано…
– А современная наука доказывает, что за такой малый срок ничего создано быть не может. На этот процесс миллионы тысячелетий требуются, а не дни.
– А какие дни? – вопрошаю.
– Как какие? Обыкновенные. Двадцать четыре часа – сутки.
– А ты по науке читал, что на планиде Сатурне день
Ссыльное духовенство – архиереи, священники, монахи, – прибыв на остров и пройдя обязательный стаж общих работ и жительства в Преображенском соборе, обычно размещалось в шестой роте, относительно привилегированной, освобожденной от поверок и имевшей право выхода из кремля. Но для того, чтобы попасть в нее, одного духовного сана было мало, надо было запастись и соответствующей статьей, каравшей за антисоветскую агитацию, преступное сообщество, шпионаж или какое-нибудь иное контрреволюционное действие, а отец Никодим был осужден Полтавской тройкой НКВД за преступление по должности. Вот именно это отсутствие какой-либо контрреволюции в прошлой жизни отца Никодима и закрывало ему двери в тихий, спокойный приют.
Получался анекдотический парадокс: Владимир Шкловский, брат известного литератора-коммуниста Виктора Шкловского, пребывал в окружении иереев и высших иерархов, как "тихоновец", хотя по происхождению и был евреем. Он взял на хранение церковные ценности от своего друга-священника [1], а священствовавший более пятидесяти лет иерей, отец Никодим, кружил по всем командировкам то в качестве лесоруба, то скотника, то рыбака, то счетовода.
К политике он, действительно, не имел никакого отношения ни в настоящем, ни в прошлом.
– Кого-кого только в нашем селе ни побывало, – рассказывал он, – и красные, и белые, и немцы, и петлюровцы, и какие-то еще балбачановцы… всех повидал… Село-то наше стоит на тракту, что от Сум на Полтаву идет. А мне – всё единственно, что белые, что красные. Все сыны Божие, люди-человечки грешные. Господь на суде Своем не спросит, кто красный, кто белый, и я не спрашивал.
– А не обижали вас, батюшка?
– Нет. Какие же обиды? Ну, пасеку мою разорили… Что ж, это дело военное. Хлебает солдат свои щи… Год хлебает, другой хлебает, так ведь и медку захочется, – а где взять? А они, пчелки-то, твари Божие, не ведают, кому медок собирают – мне ли, солдату ли? Им единственно, на кого трудиться, ну и мне обиды быть не может.
– Не смеялись над вами?
– Это бывало, – засмеется сам отец Никодим, и мелкие морщинки, как резвые детишки, сбегутся к его выцветшим, с хитринкой, глазкам, – бывало даже часто. Один раз большой какой-то начальник у меня на ночь стал. Молодой, ловкий такой.
– Поп, а поп, – говорит, – я на ночь бабу к себе приведу. Как ты на это смотришь?
– Мне чего смотреть, – отвечаю, – я за семьдесят-то лет всего насмотрелся. Дело твое молодое, грешное. Веди, коли тебе без того невозможно.
– Может и тебе, поп, другую прихватить?
– Нет, сынок, обо мне, – говорю, – не беспокойся. Я пятнадцатый год вдовствую, а в этом не грешен.
– И не смущал тебя бес?
– Как не смущать? Смущал. Ты думаешь, поп – не человек? Все мы – люди, и всему людскому не чужды. Это и латинскими мудрецами доказано. Бесу же смущать человеков и по чину положено. Он свое выполнять обязан. Он меня – искушением, а я его – молитвою… Так поговорили с ним, посмеялись, а бабы он всё же не привел. Один спал, и наутро две пачки фабричной махорки мне дал, заусайловской.
– Этим грешен, – говорю, – сынок! Табачком занимаюсь. Спасибо!
А в другой раз на собрание меня потребовали, как бы на диспут. Оратор ихний меня вопрошает:
– Ответьте, служитель культа, подтверждаете ли, что Бог в шесть дней весь мир сотворил?
– Подтверждаю, – говорю, – в Писании так сказано…
– А современная наука доказывает, что за такой малый срок ничего создано быть не может. На этот процесс миллионы тысячелетий требуются, а не дни.
– А какие дни? – вопрошаю.
– Как какие? Обыкновенные. Двадцать четыре часа – сутки.
– А ты по науке читал, что на планиде Сатурне день
I don’t remember his last name, and few knew her on Solovki. She was not needed, because "The Consolation Priest", Father Nikodim, was known without her not only in the Kremlin anthill, but also in the God-rescued lull in Muksolom, and in Savvatiev, and in Anzer, and on small business trips lost in the wilds. This is how his Solovetsky fate developed - he visited everywhere.
The exiled clergy - bishops, priests, monks - having arrived on the island and passed the obligatory experience of general work and residence in the Transfiguration Cathedral, they were usually placed in the sixth company, relatively privileged, freed from verification and had the right to leave the Kremlin. But in order to get into it, one clerical dignity was not enough, it was necessary to stock up on the corresponding article, which punished for anti-Soviet agitation, criminal community, espionage or some other counter-revolutionary action, and Father Nikodim was convicted by the Poltava troika of the NKVD for a crime of positions. It was precisely this absence of any counter-revolution in the past life of Father Nicodemus that closed the doors for him to a quiet, calm shelter.
It turned out to be an anecdotal paradox: Vladimir Shklovsky, the brother of the famous communist writer Viktor Shklovsky, was surrounded by priests and higher hierarchs as a "Tikhonovite", although he was Jewish by birth. He took church valuables for safekeeping from his friend the priest [1], and the priest, Father Nicodemus, who had been the priest for more than fifty years, circled on all business trips as a lumberjack, then a cattleman, then a fisherman, then an accountant.
He really had nothing to do with politics either in the present or in the past.
“No one has ever visited our village,” he said, “red, and white, and Germans, and Petliurites, and some other Balbachanovites… I saw everyone… Our village stands on the road that is from Sumy to Poltava is coming. And for me - everything is the only thing that is white, that is red. All sons of God, people are sinful men. The Lord at His judgment will not ask who is red or who is white, and I did not ask.
- Didn't they offend you, father?
- No. What are the grievances? Well, my apiary was ruined ... Well, this is a military matter. The soldier sips his cabbage soup ... Years sips, another sips, after all, he wants honey - but where to get it? And they, the bees, the creatures of God, do not know to whom they collect honey - whether it is me, a soldier? They are the only one for whom to work, well, and I cannot be offended.
- Didn't they laugh at you?
“It happened,” Father Nikodim himself will laugh, and small wrinkles, like playful children, will run to his faded, cunning eyes, “it even happened often. Once, I became a big boss for the night. Young, dexterous.
- Pop, but pop, - he says, - I'll bring a woman to me for the night. What do you think about that?
- Why should I watch, - I answer, - I've seen enough of everything in seventy years. Your work is young and sinful. Lead, if it's impossible for you without that.
- Maybe you, priest, grab another?
“No, sonny, about me,” I say, “don't worry. I have been a widow for the fifteenth year, and in this I am not sinful.
- And the demon did not confuse you?
- How not to embarrass? Confused. Do you think pop is not human? We are all people, and we are not alien to everything human. This is proved by the Latin sages. The demon, on the other hand, is supposed to confuse people and according to the rank. He is obliged to do his own thing. He tempted me, and I prayed him ... So we talked to him, laughed, but he still did not bring the women. One was asleep, and in the morning he gave me two packs of factory makhorka, Zausaylovskaya.
- This is a sin, - I say, - son! I am engaged in tobacco. Thank you!
And another time they demanded me to a meeting, as if for a dispute. Their orator asks me:
- Answer, minister of worship, do you confirm that God created the whole world in six days?
- I confirm, - I say, - in the Scripture it says so ...
- And modern science proves that nothing can be created in such a short time. This process takes millions of millennia, not days.
- What days? - I ask.
- How what? Ordinary. Twenty four hours is a day.
- And you read in science that it is day on the planid Saturn
The exiled clergy - bishops, priests, monks - having arrived on the island and passed the obligatory experience of general work and residence in the Transfiguration Cathedral, they were usually placed in the sixth company, relatively privileged, freed from verification and had the right to leave the Kremlin. But in order to get into it, one clerical dignity was not enough, it was necessary to stock up on the corresponding article, which punished for anti-Soviet agitation, criminal community, espionage or some other counter-revolutionary action, and Father Nikodim was convicted by the Poltava troika of the NKVD for a crime of positions. It was precisely this absence of any counter-revolution in the past life of Father Nicodemus that closed the doors for him to a quiet, calm shelter.
It turned out to be an anecdotal paradox: Vladimir Shklovsky, the brother of the famous communist writer Viktor Shklovsky, was surrounded by priests and higher hierarchs as a "Tikhonovite", although he was Jewish by birth. He took church valuables for safekeeping from his friend the priest [1], and the priest, Father Nicodemus, who had been the priest for more than fifty years, circled on all business trips as a lumberjack, then a cattleman, then a fisherman, then an accountant.
He really had nothing to do with politics either in the present or in the past.
“No one has ever visited our village,” he said, “red, and white, and Germans, and Petliurites, and some other Balbachanovites… I saw everyone… Our village stands on the road that is from Sumy to Poltava is coming. And for me - everything is the only thing that is white, that is red. All sons of God, people are sinful men. The Lord at His judgment will not ask who is red or who is white, and I did not ask.
- Didn't they offend you, father?
- No. What are the grievances? Well, my apiary was ruined ... Well, this is a military matter. The soldier sips his cabbage soup ... Years sips, another sips, after all, he wants honey - but where to get it? And they, the bees, the creatures of God, do not know to whom they collect honey - whether it is me, a soldier? They are the only one for whom to work, well, and I cannot be offended.
- Didn't they laugh at you?
“It happened,” Father Nikodim himself will laugh, and small wrinkles, like playful children, will run to his faded, cunning eyes, “it even happened often. Once, I became a big boss for the night. Young, dexterous.
- Pop, but pop, - he says, - I'll bring a woman to me for the night. What do you think about that?
- Why should I watch, - I answer, - I've seen enough of everything in seventy years. Your work is young and sinful. Lead, if it's impossible for you without that.
- Maybe you, priest, grab another?
“No, sonny, about me,” I say, “don't worry. I have been a widow for the fifteenth year, and in this I am not sinful.
- And the demon did not confuse you?
- How not to embarrass? Confused. Do you think pop is not human? We are all people, and we are not alien to everything human. This is proved by the Latin sages. The demon, on the other hand, is supposed to confuse people and according to the rank. He is obliged to do his own thing. He tempted me, and I prayed him ... So we talked to him, laughed, but he still did not bring the women. One was asleep, and in the morning he gave me two packs of factory makhorka, Zausaylovskaya.
- This is a sin, - I say, - son! I am engaged in tobacco. Thank you!
And another time they demanded me to a meeting, as if for a dispute. Their orator asks me:
- Answer, minister of worship, do you confirm that God created the whole world in six days?
- I confirm, - I say, - in the Scripture it says so ...
- And modern science proves that nothing can be created in such a short time. This process takes millions of millennia, not days.
- What days? - I ask.
- How what? Ordinary. Twenty four hours is a day.
- And you read in science that it is day on the planid Saturn