Опять, опять в степном просторном чреве,
В родном краю курганов и ветров,
Вселенский шум родившихся кочевий
И пламя дымное раскинутых костров.
Звенит, как встарь, над Манычем осока,
В степях Хопра свистит седой ковыль,
И поднимает густо и высоко
Горячий ветер над ордою пыль.
Кочует новая, упрямая, слепая,
Шибаясь костяком по степовой груди...
Но голод по следам Тимура и Мамая
Ей кажет точно старые пути.
И дряхлый мир, прижавшись у истока
Пустынных лет, в последний жуткий раз
Увидит в воротах грядущего Востока
Голодный блеск косых и жадных глаз...
Again, again in the spacious womb of the steppe
In the native land of the mounds and winds,
Universe noise of the born nomads
And the flame smoky spread fires.
Ringing, as of old, sedge over Manych,
In the steppes of Khopra, a gray-haired feather whistles,
And raises thickly and high
Hot wind over a horde of dust.
Roams new, stubborn, blind,
Swaying the bones of the steppe chest ...
But hunger in the footsteps of Timur and Mamaia
Seems to her exactly the old ways.
And decrepit world, nestling at the source
Desert years, the last terrible time
Will see at the gates of the coming East
The hungry glitter of the slanting and greedy eyes ...