Загляни в глаза стеклянные – в них увидишь холод ямы.
Бредём мы все одними тропами, но не стучит сердце упрямое.
Не жжёт огонь наших надежд и нипочём мороз презрения,
Прижизненно я похороненный – крайняя степень отчуждения.
Я окоченел.
Это не предел.
Мне на плечо легла рука её, голос беззвучный звал с собою:
«Пойдём, глупец, туда, где я княжна, я тайны все тебе открою.
Придем в края вечных ветров, и тьма примет тебя утробой,
Туда, где страшный тот жилец скребет во мраке стенки гроба».
Я окоченел.
Это не предел.
«Ах, ты добычу себе чаяла! Сними руку с меня, костлявая!
Я похожу ещё их тропами, а вдруг найду средь них себя я».
Ведь нипочём мороз надежд, так и не жжёт огонь презрения,
Прижизненно я похороненный – высшая мера наслаждения.
Я окоченел.
Этого хотел.
Look glasses in the eyes - you will see the cold of the pit in them.
We wandering all the paths alone, but the stubborn heart does not knock.
The fire of our hopes does not burn and in no way frost of contempt,
I am a buried lifetime - an extreme degree of alienation.
I got stiff.
This is not the limit.
Her hand lay on my shoulder, the soundless voice called with him:
“Let's go, a fool, to where I am a princess, I will reveal everything to you.
We will come to the edges of the eternal winds, and the darkness will take you a womb,
There, where the terrible tenant is scraping in the darkness of the wall of the coffin. ”
I got stiff.
This is not the limit.
“Ah, you were giving up to yourself! Take off my hand, bony!
I still look like their paths, and suddenly I will find myself in the middle of them. ”
After all, we are in no way the frost of hopes, and the fire of contempt does not burn,
I am a buried lifetime - the highest measure of pleasure.
I got stiff.
I wanted it.