белые сосны журчат. угрюмо
пёс следит за метлой.
небо шуршит волосами ветра,
ночь молча приходит домой.
кровля замшела, повис календарь,
в нём стройно чернеют числа,
а я всё никак не могу разобрать,
почему я среди них не числюсь.
идут поезда, и всё в этом роде.
сторож на лестнице спит.
а пёс под окном замёрз и не бродит.
ему надоел этот свист.
эндорфин, что тёк в моих венах,
давно выдохся, вышел, пропал,
и, под маской решенья проблемы,
алкоголь запрудил мой подвал
эндорфин, что тёк в моих венах,
давно выдохся, вышел, пропал,
и, под маской решенья проблемы,
Кьеркегор запрудил мой подвал
white pine trees murmur. grimly
the dog watches the broom.
the sky rustled with wind hair,
the night silently comes home.
roof suede, hung calendar,
in it gracefully black numbers,
but I still can not make out,
why I am not among them.
there are trains, and everything like that.
the watchman on the stairs is asleep.
and the dog under the window froze and does not wander.
he was tired of this whistle.
endorphin, which is in my veins,
long gone out, came out, disappeared,
and, under the guise of solving problems,
alcohol blocked my basement
endorphin, which is in my veins,
long gone out, came out, disappeared,
and, under the guise of solving problems,
Kierkegaard dammed up my cellar