На лодке через Ниагарский водопад
один безумец может только перебраться,
но неспроста меня влечёт кромешный ад
туда, где даже след не может отыскаться.
Как талисман, со мною вечно медальон,
но под техасским ливнем вымок я до нитки,
проник я в древний заколдованный каньон
и попинал ногами золотые слитки.
Когда на остров Пасхи я завёз фокстрот,
об этом на материке ходили сказки.
Меня в Чикаго ждали все, а я в Детройт
позавчера вернулся поездом с Аляски.
Всего на два часа гостиницу заняв,
я улетел, а мне вдогонку телеграммы -
никто не знал, что, медальон поцеловав,
я заглянул в собор Парижской Божьей Мамы.
А в медальоне том овальное кольцо,
с портретом женщины старинная камея,
и благородное прекрасное лицо,
рука со свечкою и царственная шея...
Один лишь раз померкло пламя на челе -
когда по Кубе я шатался, пламенея,
и как-то вдруг увидел ночью на скале
благообразное лицо Хемингуэя.
Но только та, чей образ свято я хранил,
когда меня по Эфиопии мотало,
меня не раз уж и не два похоронив,
она не очень чтобы очень тосковала.
А я остался жив, и был один как перст,
свое ружьё оставил в Гамбургском ломбарде,
родным мне существом на двести миль окрест
был верный чёрный пес по кличке Гарибальди.
Мне передали, что искали днём с огнём
меня четыре экспедиции два года -
а мне как раз тогда пришлось побыть вождём
у одного провинциального народа.
С большим гаремом я забыл про медальон,
меня туземцы на своих таскали спинах,
и в честь меня был целый город наречён -
совсем как восемь лет назад на Филиппинах.
Восславлю землю, где найдёт покой мой прах!
И открывателя предвижу, капитана,
что, мчась по морю на истлевших парусах,
узреет берег тот с восторгом Магеллана.
И открывателю, Бог весть в году каком,
туземцы, гордые легендами своими,
покажут холм могильный, череп под крестом,
и помянут моё прославленное имя.
<1978>
By boat through Niagara Falls
one madman can only get over
but it is not without reason that hell is drawing me
where even the track can not be found.
As a talisman, with me forever locket,
but under a Texas shower I’ve gotten wet,
I entered the ancient enchanted canyon
and kicked gold bars.
When I brought Foxtrot to Easter Island,
About this on the mainland there were fairy tales.
Everyone was waiting for me in Chicago, and I am in Detroit
The day before yesterday, he returned by train from Alaska.
Just two hours by occupying the hotel,
I flew away, and after me the telegram -
no one knew that by kissing the locket,
I looked into the Cathedral of the Paris Mom of God.
And in the medallion is an oval ring,
with a portrait of a woman, an antique cameo,
and a noble beautiful face
a hand with a candle and a regal neck ...
Only once the flame on his brow faded
when in Cuba I was wobbling, flaming,
and somehow I saw at night on a rock
Hemingway's handsome face.
But only the one whose image I kept holy,
when I was in Ethiopia,
I was buried more than once,
she is not very much to be depressed.
And I survived, and was alone as a finger,
left his gun at the Hamburg pawnshop,
my dear creature for two hundred miles
there was a faithful black dog named Garibaldi.
I was told that they were looking for a day with fire
I have four expeditions for two years -
and I just had to be the leader
one provincial people.
With a big harem, I forgot about the locket,
the natives dragged me on their backs
and in honor of me was called the whole city -
just like eight years ago in the Philippines.
I will glorify the land, where my ashes will rest!
And the discoverer I foresee, captain,
that, rushing across the sea in a wrecked sail,
he shall behold the shore with the delight of Magellan.
And to the discoverer, God knows what year
natives proud of their legends
show the hill grave, the skull under the cross,
and they will remember my glorified name.
& lt; 1978 & gt;