Текст песни Михаил Щербаков - Сердце ангела
Просмотров
128
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Михаил Щербаков - Сердце ангела, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
В календари не занесён, не изловим арканом,
наверняка слабоголос, исключено, что груб,
по вековой лесостепи, по молодым барханам,
точно в бреду гробовщика, двигаюсь я, как труп.
Солончаки, известняки, торсы в броне и в перьях,
Аничков мост, Трокадеро, улица Жабр и Фибр -
спутались так, что иногда, в американский берег
взор уперев, я узнавал, скажем, Тайланд и Кипр.
Волей моей произошли и ордена и кланы.
Разве что в тех двух областях я не завёл семьи,
где только снег, только зима - и никакой рекламы.
На остальных материках семьдесят стран - мои.
Жители сёл, жители скал - лодыри все и воры.
Сборщики трав, рубщики верб - к общему всех клейму.
Семьдесят лет чары свои в хижины к ним и в норы
я приносил, но применить не находил к кому.
С кем ни сойдись - либо рождён, либо взращён калекой.
Каждый второй слеп или нем, или разут, раздет.
Слышал бы кто, что за латынь им я внушал, как лекарь.
Видел бы кто, сколько ножей щерилось мне в ответ.
Ключницами в монастырях, мойщицами в тавернах,
от рядовой кинозвезды до золотой швеи,
исключено, что неземных, наверняка неверных,
ладных собой, семьдесят жён в разных краях - мои.
Не устремлюсь от мятежа толку искать в жандармах.
Выйдет луна - не восхищусь, я не люблю луны.
В музыке сфер прежде я чтил сольный рефрен ударных.
Ныне он мил чуть ли не всем, что до меня - увы.
К облаку взмыл белый орёл, тронулась вглубь сардина,
бравый капрал Наполеон завоевал Москву.
Ведал бы кто, как это всё, как это мне противно!
Семьдесят жён, семьдесят стран, семьдесят лет живу.
Соло литавр гибнет в бою за чистоту звучанья.
Зыблется твердь, морщится дол, тянется вспять вода.
Да, это он, верхний предел, апофеоз отчаянья.
Ныне ему мало кто рад, что до меня - я да.
Это не жизнь, это не казнь, это сумбур и брызги.
Раз уж ты есть, музыка сфер, не прозевай, развей,
распредели перечень сей в рёве своём и визге.
Установи, кто я такой, что я за тварь, за зверь.
наверняка слабоголос, исключено, что груб,
по вековой лесостепи, по молодым барханам,
точно в бреду гробовщика, двигаюсь я, как труп.
Солончаки, известняки, торсы в броне и в перьях,
Аничков мост, Трокадеро, улица Жабр и Фибр -
спутались так, что иногда, в американский берег
взор уперев, я узнавал, скажем, Тайланд и Кипр.
Волей моей произошли и ордена и кланы.
Разве что в тех двух областях я не завёл семьи,
где только снег, только зима - и никакой рекламы.
На остальных материках семьдесят стран - мои.
Жители сёл, жители скал - лодыри все и воры.
Сборщики трав, рубщики верб - к общему всех клейму.
Семьдесят лет чары свои в хижины к ним и в норы
я приносил, но применить не находил к кому.
С кем ни сойдись - либо рождён, либо взращён калекой.
Каждый второй слеп или нем, или разут, раздет.
Слышал бы кто, что за латынь им я внушал, как лекарь.
Видел бы кто, сколько ножей щерилось мне в ответ.
Ключницами в монастырях, мойщицами в тавернах,
от рядовой кинозвезды до золотой швеи,
исключено, что неземных, наверняка неверных,
ладных собой, семьдесят жён в разных краях - мои.
Не устремлюсь от мятежа толку искать в жандармах.
Выйдет луна - не восхищусь, я не люблю луны.
В музыке сфер прежде я чтил сольный рефрен ударных.
Ныне он мил чуть ли не всем, что до меня - увы.
К облаку взмыл белый орёл, тронулась вглубь сардина,
бравый капрал Наполеон завоевал Москву.
Ведал бы кто, как это всё, как это мне противно!
Семьдесят жён, семьдесят стран, семьдесят лет живу.
Соло литавр гибнет в бою за чистоту звучанья.
Зыблется твердь, морщится дол, тянется вспять вода.
Да, это он, верхний предел, апофеоз отчаянья.
Ныне ему мало кто рад, что до меня - я да.
Это не жизнь, это не казнь, это сумбур и брызги.
Раз уж ты есть, музыка сфер, не прозевай, развей,
распредели перечень сей в рёве своём и визге.
Установи, кто я такой, что я за тварь, за зверь.
The calendars are not listed, not catch the lasso,
surely a weak voice, ruled out that rude
on the age-old forest-steppe, on the young sand dunes,
exactly delirious undertaker, I move like a corpse.
Salt marshes, limestones, torsos in armor and feathers,
Anichkov Bridge, Trocadero, Zhabr and Fiber Street -
confused so that sometimes, in the American coast
I looked up, I recognized, say, Thailand and Cyprus.
Both my orders and clans have taken place through my will.
Is that in those two areas, I did not start a family
where there is only snow, only winter - and no advertising.
On the rest of the continents seventy countries are mine.
The inhabitants of the villages, the inhabitants of the rocks are all idlers and thieves.
Herb harvesters, willow cutters - to a common stigma.
Seventy years of their spell in huts to them and in burrows
I brought, but did not apply to anyone.
With whom do not come together - either born or raised cripple.
Every second blind or he, or razut, undressed.
I would hear who, what kind of Latin I inspired with them, like a doctor.
Who would have seen how many knives scattered back to me.
Key keepers in monasteries, washers in taverns,
from an ordinary movie star to a golden seamstress,
It is possible that unearthly, surely incorrect,
right with them, seventy wives in different places - mine.
I do not rush from insurrection to search for gendarmes.
The moon will come out - do not admire, I do not like the moon.
In the music of the spheres before, I honored the percussion solo refrain.
Nowadays he is sweet to almost everyone, which to me is, alas.
A white eagle soared up to the cloud, moved into the depths of the sardine,
the brave corporal Napoleon conquered Moscow.
Who would know how it all is, how disgusting I am!
Seventy wives, seventy countries, seventy years living.
Solo Timpani dies in the battle for the purity of sound.
The firmament flinches, frowns dol, stretches back the water.
Yes, it is he, the upper limit, the apotheosis of despair.
Nowadays few people are glad to him that to me - I am yes.
This is not life, this is not a penalty, this is confusion and splashes.
Since you are there, the music of the spheres, do not miss, break,
Distribute this list in your root and screech.
Establish who I am, that I am for the creature, for the beast.
surely a weak voice, ruled out that rude
on the age-old forest-steppe, on the young sand dunes,
exactly delirious undertaker, I move like a corpse.
Salt marshes, limestones, torsos in armor and feathers,
Anichkov Bridge, Trocadero, Zhabr and Fiber Street -
confused so that sometimes, in the American coast
I looked up, I recognized, say, Thailand and Cyprus.
Both my orders and clans have taken place through my will.
Is that in those two areas, I did not start a family
where there is only snow, only winter - and no advertising.
On the rest of the continents seventy countries are mine.
The inhabitants of the villages, the inhabitants of the rocks are all idlers and thieves.
Herb harvesters, willow cutters - to a common stigma.
Seventy years of their spell in huts to them and in burrows
I brought, but did not apply to anyone.
With whom do not come together - either born or raised cripple.
Every second blind or he, or razut, undressed.
I would hear who, what kind of Latin I inspired with them, like a doctor.
Who would have seen how many knives scattered back to me.
Key keepers in monasteries, washers in taverns,
from an ordinary movie star to a golden seamstress,
It is possible that unearthly, surely incorrect,
right with them, seventy wives in different places - mine.
I do not rush from insurrection to search for gendarmes.
The moon will come out - do not admire, I do not like the moon.
In the music of the spheres before, I honored the percussion solo refrain.
Nowadays he is sweet to almost everyone, which to me is, alas.
A white eagle soared up to the cloud, moved into the depths of the sardine,
the brave corporal Napoleon conquered Moscow.
Who would know how it all is, how disgusting I am!
Seventy wives, seventy countries, seventy years living.
Solo Timpani dies in the battle for the purity of sound.
The firmament flinches, frowns dol, stretches back the water.
Yes, it is he, the upper limit, the apotheosis of despair.
Nowadays few people are glad to him that to me - I am yes.
This is not life, this is not a penalty, this is confusion and splashes.
Since you are there, the music of the spheres, do not miss, break,
Distribute this list in your root and screech.
Establish who I am, that I am for the creature, for the beast.