Он не плакал,
Когда в дни весенние
Сын, простясь, на войну уходил.
Их пятьсот пацанов в воскресение
Эшелон на Кавказ увозил.
У него сын любимый единственный
С детства с батей без матери рос,
Он не плакал, когда вместе с письмами,
Почтальон похоронку принес.
Он не плакал и ночи простаивал
У штабов, что в чужих городах,
Он не плакал, но твердо натаивал,
И искал сына днями и в снах.
На него офицеры ругалися:
"Что тут трешься, здоровый мужик?"
Только люди жалели, старалися,
Горе общим вдруг стало для них.
Он не плакал, когда ему кинули,
За смерть сына 2 тысячи рублей,
Он не плакал, толкаясь за спинами,
Постаревших от слех матерей.
Он не плакал, и два года полные
Все искал тело сына везде,
А портрет в рамке с лентою черною
Рядом с рюмкой стоял на столе.
Он заплакал в Ростове под кленами,
Он заплакал не в силах стоять:
В холодильнике в лаборатории
Тело еле сумев опознать.
Он добился, с трудом, разрешения,
Спрятав слезы скупые в платок,
И сказал, глядя в небо весеннее,
"Скоро будем мы дома сынок".
Он не плакал,
Когда в дни весенние
Сын простясь на воину уходил.
Их пятьсот пацанов в воскресение
Эшелон на Кавказ увозил.
He didn't cry
When in spring days
The son, saying goodbye, went to war.
Their five hundred boys on Sunday
The train was taken to the Caucasus.
He has a beloved only son
From childhood, he grew up with a father without a mother,
He did not cry when, along with the letters,
The postman brought the funeral.
He did not cry and stood idle at night
At the headquarters in foreign cities
He didn’t cry, but firmly insisted
And he looked for his son for days and in dreams.
The officers swore at him:
"What's rubbing here, healthy man?"
Only people were sorry, they tried,
Grief suddenly became common for them.
He didn't cry when they threw him
For the death of his son 2 thousand rubles,
He didn't cry, pushing behind his backs
Aged from the tears of mothers.
He did not cry, and two full years
Everybody was looking for the body of his son everywhere,
And a portrait in a frame with a black ribbon
Next to the glass stood on the table.
He cried in Rostov under the maples,
He cried unable to stand:
In the refrigerator in the laboratory
The body was barely able to identify.
He got, with difficulty, permission,
Hiding meager tears in a handkerchief,
And he said, looking at the spring sky,
"We'll be home soon, son."
He didn't cry
When in spring days
The son, saying goodbye to the warrior, left.
Their five hundred boys on Sunday
The train was taken to the Caucasus.