От вокзала - направо по улочке узкой.
Мимо лавки кондитерской, пальм в старых кадках
Чуть левее по Рю де ля Гар куцым спуском -
в тень маркиз. Дверь со шторами в бархатных складках.
Дальше к лифту. Портье незаметно кивает:
«Рады, мистер Набоков, что вы на ривьере...»
Он стремительно комнату пересекает.
И порывисто - настежь балконные двери.
И в проем заплывает тягучее лето.
Проступает едва контур солнечных линий.
Из возможных цветов здесь осталось два цвета
Только белый и синий...
Из возможных цветов - лишь над лодкою парус.
Из возможных одежд - только белые с синим.
Не ищи исключений - их здесь не осталось.
Пряный запах смолы синих солнечных пиний.
Только белый и синий над водною гладью,
словно кукольник старый в вертепе чудесном
белый пух облаков безупречно приладил
к раздобытой сапфировой ткани небесной.
Только белый и синий. Два цвета украдкой
вам напомнят забытый какой-то княгиней
бледно-синий цветок в белой книге закладкой.
Только белый и синий...
Из всей прожитой жизни, всего многоцветья,
из всего, что дрожало, звенело, пылало,
что сжигало огнем, что секло жаркой плетью,
было охристым, рыжим, и черным, и алым,
из лолит всех несбывшихся, всех одиночеств,
из бессонниц, в которых, как каторжник беглый,
он метался по кругу, из страшных пророчеств -
жизнь два цвета оставила - синий и белый.
Только белый листок с ненаписанной строчкой.
Только грозди безумные синих глициний.
Только белого ветра в горах многоточье.
Только белый и синий...
Только белый и синий... Проснувшись с рассветом,
он из дома уйдет утром в солнечных пятнах,
чтоб искать мотылька нежно-синего цвета.
Для чего? Это даже ему непонятно.
Что там ждет его в белых далеких дорогах -
гениального сноба, поэта, скитальца?
Жизнь бесследно прошла. И осталось немного -
голубая пыльца на сухих белых пальцах...
From the station - to the right along the narrow street.
Past the pastry shop, palm trees in old tubs
A bit to the left along the Rue de la Gar
in the shadow of the marquis. Door with curtains in velvet folds.
Further to the elevator. The clerk nods imperceptibly:
“Glad Mr. Nabokov that you are on the riviera ...”
He crosses the room swiftly.
And impetuously - wide open balcony doors.
And a marching summer swims in the doorway.
The contour of the solar lines barely enters.
Of the possible colors, two colors remain here.
Only white and blue ...
Of the possible colors - only above the boat is a sail.
Of the possible clothes - only white with blue.
Do not look for exceptions - they are not here.
Spicy smell of blue sunny pines.
Only white and blue above the water surface,
like an old puppeteer in a wonderful den
white fluff clouds perfectly tuned
to the obtained sapphire fabric of heaven.
Only white and blue. Two color sneak
they will remind you of a forgotten princess
pale blue flower in white paper bookmark.
Only white and blue ...
Of all lived life, all the multicolor,
from everything that trembled, rang, burned,
that burned with fire, that burned with a hot whip,
was ocher, red, and black, and scarlet,
from lolit all unfulfilled, all loneliness,
of insomnia, in which, as a convict fluent,
he darted around in a circle of terrible prophecies -
life has left two colors - blue and white.
Only a white sheet with an unwritten line.
Only clusters of crazy blue wisteria.
Only white wind in the mountains dot.
Only white and blue ...
Only white and blue ... Waking up with the dawn,
he will leave home in the morning in sunny spots,
to look for a mild blue moth.
For what? This is not even clear to him.
What awaits him there in the white distant roads -
ingenious snob, poet, wanderer?
Life passed without a trace. And there is little left -
blue pollen on dry white fingers ...