Исп. Э. Гилельс, Дм. Цыганов, С. Ширинский Зап. 1947 г.
Заключительное рондо продолжает линию прежних танцевальных финалов Алябьева (Третий квартет, скрипичная соната), но никогда еще композитор не достигал подобной яркости колорита. По сравнению с более традиционным, классическим «гайдновским» финалом скрипичной сонаты, тема финала более оригинальна и самобытна. Ритмическое изящество и яркая рельефность контура темы, окрашенной излюбленными у Алябьева интонациями мелодического минора (вспоминается мелодия «Соловья»), придают ей облик грациозной русской пляски.
Тонким юмором отмечен мажорный эпизод рондо, где композитор разрабатывает темы цыганской плясовой песни, позднее использованной Даргомыжским в дуэте «Ванька-Танька».
Изысканность фактуры в сочетании с народными плясовыми интонациями свидетельствует о том подлинно артистическом восприятии народного колорита, которое сближает Алябьева с классиками — Глинкой и Даргомыжским. Как и в лучших своих романсах, Алябьева здесь далеко отступает от чисто бытовой традиции и находит законченную художественную форму, вполне отвечающую народному характеру тем. В русской ансамблевой музыке первой половину XIX века трио Алябьева — одно из высших достижений этого жанра.
Use E. Gilels, Dm. Tsyganov, S. Shirinsky Zap. 1947
The final rondo continues the line of the former dance finals of Alyabyev (Third Quartet, Violin Sonata), but never before has the composer achieved a similar brightness of color. Compared to the more traditional, classic “Haydn” finale of the violin sonata, the finale theme is more original and distinctive. The rhythmic grace and vivid relief of the theme contour, colored by the intonations of melodic minor in Alyabyev's favorite (melody “Nightingale” is recalled), give it the appearance of graceful Russian dance.
The rondo major episode is marked with subtle humor, where the composer develops the themes of a gypsy dance song, later used by Dargomyzhsky in the duet “Vanka-Tanka”.
The sophistication of texture in combination with folk dance-like intonations testifies to the truly artistic perception of the national color, which brings Alyabiev closer to the classics — Glinka and Dargomyzhsky. As well as in his best romances, Alyabieva here departs far from a purely household tradition and finds a complete artistic form that fully corresponds to the national character of the themes. In the Russian ensemble music of the first half of the 19th century, the Alyabyev trio is one of the highest achievements of this genre.