Четвёртые сутки, а мне всё не спится,
И первую ночь на куски разломив,
Летит над Россией, летит над столицей
Конфетно-красивый, надрывный мотив.
В нём кони шальные, летящие к яру,
Цыгане, вино да взгрустнувший корнет,
В нём правят свой бал господа комиссары
И скромных дворянок ведут в кабинет.
Ну что же, поётся красиво, не скрою,
Вот только б послушать хоть чуточку мне
Что пели когда-то отцы перед боем,
Навеки оставшись на прошлой войне.
Каким они песням тогда были рады,
С путёвкой райкома встречая беду,
Девчонки, чьи руки точили снаряды
В голодном и злом сорок первом году?
Так кто ж это так наплевал в наши души,
Кого мы пустили к себе на постой,
Что выйти стесняется наша Катюша
На берег высокий, на берег крутой?
Я знаю, лишь только засвищут шрапнели,
Придётся и нам подниматься вперёд,
И девушка наша в солдатской шинели
Как прежде, горячей Каховкой пройдёт.
Пусть нашу историю нелюдь порочит,
Пусть челядь сионская грабит страну,
Я знаю, что снова пойдёт за рабочих
Боец молодой на святую войну.
Мне их не сменять на еврейские стоны
Те песни, что пели отец мой и мать.
Ну что же, поручик, раздайте патроны,
Корнет, я ведь тоже умею стрелять!
Fourth day, but I can not sleep,
And the first night to break apart,
Flies over Russia, flies over the capital
A candy-beautiful, hysterical motif.
In it horses are crazy, flying to the hole,
Gypsies, wine and sorrowed cornet,
In it the gentlemen of commissars rule
And modest noblewomen are led into the study.
Well, it's beautiful, I will not hide it,
Just listen to at least a little bit of me
What the fathers once sang before the battle,
Staying forever in the last war.
Then they were happy with the songs,
With the trip of the district committee meeting with trouble,
Girls, whose hands sharpened shells
In a hungry and evil forty-first year?
So who did this spit in our souls,
Who we let in to stay,
What comes out shy our Katyusha
Is it high on the shore, steep on the shore?
I know, just shaking the shrapnel,
We will have to go forward too,
And our girl in a soldier's overcoat
As before, the hot Kakhovka will pass.
Let our history be dishonest,
Let the citizen of Zion rob the country,
I know that I will again go for the workers
Fighter young for holy war.
I do not change them for Jewish moans
The songs that my father and mother sang.
Well, Lieutenant, hand out ammunition,
Cornet, I, too, can shoot!