В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень воз-вращается подобьем бумеранга,
Температура, как под мышкой, тридцать шесть.
Мелькает белая жилетная подкладка.
Мулатка тает от любви, как шоколадка,
В мужском объятии посапывая сладко.
Где надо -- гладко, где надо -- шерсть.
А в тишине под сенью девственного леса
Хуарец, действуя как двигатель прогресса,
Забывшим начисто, как выглядят два песо,
Пеонам новые винтовки выдает.
Затворы клацают; в расчерченной на клетки
Хуарец ведомости делает отметки.
И попугай весьма тропической расцветки
Сидит на ветке и вот так поет:
"Презренье к ближнему у нюхающих розы
Пускай не лучше, но честней гражданской позы.
И то и это вызывает кровь и слезы.
Тем более в тропиках у нас, где смерть, увы,
Распространяется, как мухами -- зараза,
Иль как в кафе удачно брошенная фраза,
И где у черепа в кустах всегда три глаза,
И в каждом -- пышный пучок травы".
In the night garden under a bunch of ripening mangoes
Maximilian dances what will become tango.
The shadow revolves like a boomerang
Temperature as under the arm, thirty-six.
White vest lining flickers.
The mulatto melts with love, like a chocolate bar,
Snoring sweetly in a man's embrace.
Where necessary - smooth, where necessary - wool.
And in silence under the shade of a virgin forest
Huarez, acting as the engine of progress,
Forgetting what two pesos look like
Gives out new rifles to the peons.
The locks clink; in lined with cells
Huaretz statements makes notes.
And a parrot of a very tropical color
Sits on a branch and sings like this:
"Contempt for neighbors among those who smell roses
Even if not better, but more honest than the civil attitude.
Both this and that cause blood and tears.
Especially in the tropics we have, where death, alas,
It spreads like flies - an infection
Or as in a cafe, a well-thrown phrase,
And where the skull in the bushes always has three eyes,
And in each - a lush bunch of grass. "