Текст песни И. Бродский Рождественский романс - Михаил Козаков, Игорь Бутман
Просмотров
98
1 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни И. Бродский Рождественский романс - Михаил Козаков, Игорь Бутман, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
CHRISTMAS ROMANCE
Eugene Raina, with love
Floats in an unaccountable melancholy
amid the brickyard
overnight boat
from the Alexander Garden,
night lamp unresponsive,
a yellow rose on a rose,
over the head of their loved ones,
at the feet of passers-by.
Floats in an unaccountable melancholy
bee-walk of somnambulists, drunkards.
In the night capital of the photograph
sadly made a foreigner,
and travels to Ordynka
taxi with sick riders,
and the dead stand in an embrace
with mansions.
Floats in an unaccountable melancholy
a sad singer on the capital,
stands by the kerosene shop
sad wary chubby,
hurries along the street unprepossessing
lover old and beautiful.
Midnight Train Bride
floats in anguish inexplicable.
It floats in the mist of the Zamoskvoretskaya,
floats in the accident accidental,
wandering Jewish scandal
on the yellow ladder sad,
and from love to unhappiness
under the New Year, on Sunday,
swims beautiful babe note,
his anguish is not explaining.
The cold evening floats in her eyes,
trembling snowflakes on the car,
frosty wind, pale wind
will wrap red hands,
and the honey of evening lights is poured
and smells like sweet halvoyu,
night pie bears Christmas Eve
over the head.
Your New Year in dark blue
wave in the sea of the city
floats in anguish inexplicable,
as if life begins again,
as if there will be light and glory,
a good day and plenty of bread,
as if life would swing to the right,
swinging to the left.
Eugene Raina, with love
Floats in an unaccountable melancholy
amid the brickyard
overnight boat
from the Alexander Garden,
night lamp unresponsive,
a yellow rose on a rose,
over the head of their loved ones,
at the feet of passers-by.
Floats in an unaccountable melancholy
bee-walk of somnambulists, drunkards.
In the night capital of the photograph
sadly made a foreigner,
and travels to Ordynka
taxi with sick riders,
and the dead stand in an embrace
with mansions.
Floats in an unaccountable melancholy
a sad singer on the capital,
stands by the kerosene shop
sad wary chubby,
hurries along the street unprepossessing
lover old and beautiful.
Midnight Train Bride
floats in anguish inexplicable.
It floats in the mist of the Zamoskvoretskaya,
floats in the accident accidental,
wandering Jewish scandal
on the yellow ladder sad,
and from love to unhappiness
under the New Year, on Sunday,
swims beautiful babe note,
his anguish is not explaining.
The cold evening floats in her eyes,
trembling snowflakes on the car,
frosty wind, pale wind
will wrap red hands,
and the honey of evening lights is poured
and smells like sweet halvoyu,
night pie bears Christmas Eve
over the head.
Your New Year in dark blue
wave in the sea of the city
floats in anguish inexplicable,
as if life begins again,
as if there will be light and glory,
a good day and plenty of bread,
as if life would swing to the right,
swinging to the left.