Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит
на весь мир, как зарытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
"Падаль!" выдохнет он, обхватив живот,
но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль - свобода от клеток, свобода от
целого: апофеоз частиц.
Only ashes know what it means to burn to ashes.
But I will also say, looking short-sightedly forward:
Not everything is carried away by the wind, not all of the broom,
Widely taking away on a court yard, will pick up.
We will remain a crumpled cigarette butt, in the shade
Under the bench where the angle will not penetrate the ray.
And we are cuddled in an embrace with dirt, counting the days,
In humus, in sediment, in a cultural layer.
Smurf the scoop, the archaeologist will open his mouth
Regurgitate; But its opening will thunder
To the whole world, like a passion buried in the ground,
As the reverse version of the pyramids.
"Carrion!" He will exhale, clasping his stomach,
But it will be farther away from us than the land from the birds,
Because carrion is freedom from cells, freedom from
The whole: the apotheosis of particles.