The wind was a torrent of darkness among the gusty trees
The moon was a ghostly galleon tossed upon the cloudy seas
The road was a ribbon of moonlight over the purple moor
And the highwayman came riding, riding, riding,
The highwayman came riding, up to the old inn-door.
He'd a French cocked hat on his forehead, a bunch of lace at his chin,
A coat of claret velvet, and breeches of brown doe-skin;
They fitted with never a wrinkle; his boots were up to the thigh!
And he rode with a jewelled twinkle,
His pistol butts a-twinkle,
His rapier hilt a-twinkle, under the jewelled sky.
Over the cobbles he clattered and clashed in the dark innyard,
And he tapped with his whip on the shutters, but all was locked and barred;
He whistled a tune to the window, and who should be waiting there
But the landlord's black-eyed daughter,
Bess the landlord's daughter,
Plaiting a dark red love-knot into her long black hair.
"One kiss, my bonny sweetheart, I'm after a prize tonight,
But I shall be back with the yellow gold before the morning light;
Yet if they press me sharply, and harry me through the day,
Then look for me by the moonlight, watch for me by the moonlight,
I'll come to thee by the moonlight, though hell shall bar the way.
He rose upright in the stirrups; he scarce could reach her hand
But she loosened her hair in the casement! His face burnt like a brand
As the black cascade of the perfume came tumbling over his breast;
And he kissed its waves in the moonlight,
(Oh, sweet waves in the moonlight!)
He tugged at his rein in the moonlight, and galloped away to the west.
He did not come at the dawning; he did not come at noon,
And out of the tawny sunset, before the rise o' the moon,
When the road was a gypsy's ribbon, looping the purple moor,
A red-coat troop came marching, marching, marching
King George's men came marching, up to the old inn-door.
They said no word to the landlord, they drank his ale instead,
But they gagged his daughter and bound her to the foot of her narrow bed;
Two of them knelt at the casement, with muskets at their side!
there was death at every window, hell at one dark window;
For Bess could see, through the casement,
The road that he would ride.
They had tied her up to attention, with many a sniggering jest;
They had bound a musket beside her, with the barrel beneath her breast!
"now keep good watch!" And they kissed her.
She heard the dead man say
"Look for me by the moonlight, watch for me by the moonlight
I'll come to thee by the moonlight, though hell shall bar the way!"
She twisted her hands behind her, but all the knots held good!
She writhed her hands till her fingers were wet with sweat or blood!
They stretched and strained in the darkness and the hours crawled by like years!
Till, now, on the stroke of midnight, cold, on the stroke of midnight,
The tip of one finger touched it! The trigger at least was hers!
Tlot-tlot! Had they heard it? The horses hoofs ring clear
Tlot-tlot, in the distance! Were they deaf that they did not hear?
Down the ribbon of moonlight, over the brow of the hill,
The highwayman came riding, riding, riding!
The red-coats looked to their priming!
She stood up straight and still!
Tlot in the frosty silence! Tlot, in the echoing night!
Nearer he came and nearer! Her face was like a light!
Her eyes grew wide for a moment! She drew one last deep breath,
Then her finger moved in the moonlight, her musket shattered the moonlight,
Shattered her breast in the moonlight and warned him with her death.
He turned; he spurred to the west; he did not know she stood
bowed, with her head o'er the musket, drenched with her own red blood!
Not till the dawn he heard it; his face grew grey to hear
How Bess, the l
Ветер был потоком тьмы среди порывистых деревьев
Луна была призрачным галеоном, брошенным в облачные моря
Дорога была лентой лунного света над фиолетовым болотом
И разбойник вернулся, верхом, верхом,
Ракетный разбегался, до старой двери.
У него была французская взведенная шляпа на лбу, куча кружева на подбородке,
Пальто бордового бархата и бриджи коричневой кожицы;
Они не имеют морщин; его сапоги были до бедра!
И он ехал с драгоценным блеском,
Его пистолет окутывает a-мерцание,
Его рапир позолотил, под драгоценным небом.
Над булыжником он громыхал и столкнулся в темном innyard,
И он постучал своим кнутом на ставни, но все было заперто и запрещено;
Он свистнул мелодию к окну, и кто должен ждать там
Но черноглазая дочь помещика,
Бесс дочь хозяина,
Плетение темно-красного любовного узла в ее длинные черные волосы.
«Один поцелуй, моя дорогая возлюбленная, я сегодня вечером выиграю приз,
Но я вернусь с желтым золотом до утреннего света;
И все же, если они резко надавят на меня и напугают меня через день,
Тогда ищи меня под лунным светом, следи за мной лунным светом,
Я приду к тебе лунным светом, хотя ад пойдет по пути.
Он поднялся прямо в стременах; он едва мог дотянуться до ее руки
Но она ослабила волосы в створках! Его лицо сожжено, как бренд
Когда на его груди упал черный каскад духов,
И он поцеловал свои волны в лунном свете,
(О, сладкие волны в лунном свете!)
Он потянул его под луной и поскакал на запад.
Он не пришел на рассвете; он не пришел в полдень,
И из затененного заката, перед тем, как подняться на луну,
Когда дорога была лентой цыгана, зацикливая фиолетовый болото,
Войска красных пальцев шли маршируют, маршируют, маршируют
Люди короля Георга подошли к старой двери.
Они не сказали никому ни слова, они пили свой эль вместо этого,
Но они завязали рот своей дочери и привязали ее к ноге ее узкой кровати;
Двое из них опустились на колени на створке, с мушкетами на боку!
в каждом окне была смерть, ад в одном темном окне;
Ибо Бесс могла видеть через створ,
Дорога, на которой он едет.
Они привязали ее к вниманию, со множеством шутки;
Они связали мушкетом рядом с ней, с бочкой под ее грудью!
«Теперь держите хорошие часы!» И они поцеловали ее.
Она слышала, как мертвец говорит
«Ищи меня под лунным светом, следи за мной лунным светом
Я приду к тебе под лунным светом, хотя ад пойдет по пути!
Она закрутила руки за собой, но все узлы держались хорошо!
Она корчила руки, пока ее пальцы не были влажными от пота или крови!
Они растянулись и напрягались в темноте, а часы ползали годами!
Пока, теперь, в полночь, холодно, в полночь,
Кончик пальца коснулся его! Триггер по крайней мере был ее!
Tlot-Tlot! Они слышали это? Копыта лошадей четкие
Tlot-tlot, вдалеке! Были ли они глухи, что они не слышали?
Вниз по ленте лунного света, над лбом холма,
Разбойник ехал верхом, катался на верховой езде!
Красные пальто смотрели на их прайминг!
Она встала прямо и все еще!
Тлот в морозном молчании! Тлот, в эхом ночи!
Ближе он подошел и приблизился! Ее лицо было как свет!
Ее глаза на мгновение выросли! Она сделала последний глубокий вдох,
Затем ее палец двинулся в лунном свете, ее мушкет разбил лунный свет,
Разорвал ее грудь в лунном свете и предупредил его с ее смертью.
Он повернулся; он подтолкнул к западу; он не знал, что она стояла
поклонилась, с головой о мушкете, пропитанной собственной красной кровью!
Не до рассвета он это услышал; его лицо стало серым, чтобы услышать
Как Бесс, l