Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.
Я буду стар, а ты -- ты молода.
Но выйдет так, как учат пионеры,
что счет пойдет на дни -- не на года, --
оставшиеся нам до новой эры.
В Голландии своей наоборот
мы разведем с тобою огород
и будем устриц жарить за порогом
и солнечным питаться осьминогом.
Пускай шумит над огурцами дождь,
мы загорим с тобой по-эскимосски,
и с нежностью ты пальцем проведешь
по девственной, нетронутой полоске.
Я на ключицу в зеркало взгляну
и обнаружу за спиной волну
и старый гейгер в оловянной рамке
на выцветшей и пропотевшей лямке.
Придет зима, безжалостно крутя
осоку нашей кровли деревянной.
И если мы произведем дитя,
то назовем Андреем или Анной.
Чтоб, к сморщенному личику привит,
не позабыт был русский алфавит,
чей первый звук от выдоха продлится
и, стало быть, в грядущем утвердится.
Мы будем в карты воевать, и вот
нас вместе с козырями отнесет
от берега извилистость отлива.
И наш ребенок будет молчаливо
смотреть, не понимая ничего,
как мотылек колотится о лампу,
когда настанет время для него
обратно перебраться через дамбу.
...хочешь..?
We will live with you on the shore,
fenced off by a tall dike
from the continent, in a small circle,
built by a homemade lamp.
We will be at war with you
and listen to how crazy surf,
cough, sigh imperceptibly,
when the winds are too strong.
I will be old, and you - you are young.
But it will be as the pioneers teach,
that the account will go for days - not for years, -
remaining to us until the new era.
In Holland, its the opposite
we will cultivate the garden with you
and we will oysters roast over the threshold
and a sunny octopus feed.
Let the rustle over the cucumbers rain,
we'll catch up with you in Eskimo,
and with tenderness you will spend a finger
on a virgin, untouched strip.
I look at the collarbone in the mirror
and I will find behind a wave
and an old geiger in a tin frame
on the faded and sweaty strap.
Winter will come, ruthlessly twisting
sedge of our wooden roof.
And if we produce a child,
then we will call Andrey or Anna.
So that, to the wrinkled face is grafted,
the Russian alphabet was not forgotten,
whose first sound from exhalation will last
and, therefore, will be established in the future.
We will be at war, and
We together with trump cards will carry
from the shore, the tortuosity of low tide.
And our child will be silent
look, without understanding anything,
Like a moth banging on a lamp,
when the time comes for him
back to get across the dam.
... do you want ..?