Если
Гавану
окинуть мигом —
рай-страна,
страна что надо.
Под пальмой
на ножке
стоят фламинго.
Цветет
коларио
по всей Ведадо.
В Гаване
все
разграничено четко.
у белых доллары,
у чёрных — нет.
Поэтому
Вилли
стоит со щёткой
у "Энри Клей энд Бок, лимитед".
Много
за жизнь
повымел Вилли —
одних пылинок
целый лес, —
поэтому
волос у Вилли
вылез,
поэтому
живот у Вилли
влез.
Мал его радостей тусклый спектр:
шесть часов поспать на боку,
да разве что
вор,
портовой инспектор,
кинет
негру
цент на бегу.
От этой грязи скроешься разве?
Разве что
стали б
ходить на голове.
И то
намели бы
больше грязи:
волосьев тыщи,
а ног —
две.
Рядом
шла
нарядная Прадо.
То звякнет,
то вспыхнет
трехвёрстый джаз.
Дурню покажется,
что и взаправду
бывший рай
в Гаване как раз.
В мозгу у Вилли
мало извилин,
мало всходов,
мало посева.
Одно-
единственное
вызубрил Вилли
твёрже,
чем камень
памятника Масео:
"Белый
ест
ананас спелый,
чёрный —
гнилью мочёный.
Белую работу
делает белый,
чёрную работу —
чёрный".
Мало вопросов Вилли сверлили.
Но один был
закорюка из закорюк.
И когда
вопрос этот
влезал в Вилли,
щётка
падала
из Виллиных рук.
И надо же случиться,
чтоб как раз тогда
к королю сигарному
Энри Клей
пришёл,
белей, чем облаков стада,
величественнейший из сахарных королей.
Негр
подходит
к туше дебелой:
"Ай бэг ёр пардон, мистер Брэгг!
Почему и сахар,
белый-белый,
должен делать
черный негр?
Чёрная сигара
не идет в усах вам —
она для негра
с чёрными усами.
А если вы
любите
кофий с сахаром,
то сахар
извольте
делать сами2.
Такой вопрос
не проходит даром.
Король
из белого
становится жёлт.
Вывернулся
король
сообразно с ударом,
выбросил обе перчатки
и ушёл.
Цвели
кругом
чудеса ботаники.
Бананы
сплетали
сплошной кров.
Вытер
негр
о белые подштанники
руку,
с носа утершую кровь.
Негр
посопел подбитым носом,
поднял щётку,
держась за скулу.
Откуда знать ему,
что с таким вопросом
надо обращаться
в Коминтерн,
в Москву?
Гавана. 5 июля 1925
If
Havana
to cast in a flash -
paradise-country,
country that is necessary.
Under the palm tree
on the stalk
there are flamingos.
Blossoms
kolario
throughout Vedado.
In Havana
all
is clearly delineated.
White has dollars,
Black does not.
therefore
Willie
stands with a brush
from Henry Clay and Bock Limited.
A lot of
for a life
rose Willie -
some of the grains
whole forest, -
so
Willy's hair
got out,
so
Willy's stomach
climbed.
Small of its joys is the dim spectrum:
six hours sleep on his side,
except perhaps
thief,
port inspector,
will throw
negro
cent on the run.
Can you hide from this dirt?
Except that
steel b
walk on the head.
And then
would
more dirt:
thousand volos,
and legs -
two.
Beside
was going
elegant Prado.
That clinks,
something will flash
three-tiered jazz.
The fool will seem,
which is in fact
former Paradise
in Havana just.
In Willy's brain
few convolutions,
few shoots,
little seeding.
One-
the only thing
Willie danced
harder,
than a stone
the monument of Maceo:
"White
eating
pineapple ripe,
the black -
decay wet.
White work
makes white,
black work -
the black".
Little questions Willy drilled.
But one was
zakoryuka from zakoryuk.
And when
this question
got into Willy,
brush
fell
from Willy's hands.
And it must be the same,
so that just then
to the Cigar King
Henri Clay
came,
whiter than the clouds of the herd,
the majestic of the sugar kings.
Negro
is suitable
to the carcass by a whit:
"I'm sorry, sorry, Mr. Bragg!
Why and sugar,
white-white,
should do
black negro?
Black cigar
Do not go in the mustache to you -
it is for the Negro
with a black mustache.
And if you
love
kofi with sugar,
then sugar
please
do yourself2.
A question
does not pass in vain.
King
of white
becomes yellow.
Turned out
king
in accordance with the blow,
threw away both gloves
and left.
Tsveli
round
miracles of botany.
Bananas
weaved
solid shelter.
Wiped
Negro
about white underpants
hand,
with his nose bleeding.
Negro
sopel with a nosed nose,
raised his brush,
holding on to the cheekbone.
How to know him,
what with such a question
should be addressed
in the Comintern,
to Moscow?
Havana. July 5, 1925