Ах, мать Гришу бранила, Терентьевна журила,
Журила и бранила, уговаривала:
«Тебе полно, сын, ходить дурно,
Перестань, перестань дурно,
Перестань во незваный пир ходить!» —
— «Ах, матушка моя, я не слушаю тебя!
Чужа мужняя жена уродилась хороша:
Белолица, круглолица, черноброва, черноглаза, сударушка моя!
Ах, она меня, сударушка, повысушила,
Спустила сухоту по моему животу,
Спустила слез ручей из моих ясных очей,
Заставила, сударушка, поздешенько ходить,
Поздешенько ходить, под окошечком стоять,
Под окошечком стоять, тебя, свет мой, дожидать!
Либо выйди, либо выглянь, приотворь, душа, окошко,
Приотворь, душа, окошко, покажи лицо бело!
Ах, тебя, мой свет, не будет, много жалости прибудет!»
Ah, mother Grisha scolded, Terentyevna scolded,
She scolded and scolded, persuaded:
"You are full, son, to walk badly,
Stop, stop bad,
Stop going to an uninvited feast! " -
“Oh, my mother, I am not listening to you!
Someone else's husband's wife was born good:
White-faced, round-faced, black-browed, black-eyed, my little lady!
Oh, she raised me, sudarushka,
Dropped the dryness down my stomach
Has let down a stream of tears from my clear eyes,
Made, sudarushka, walk around here,
Walk around later, stand under the window,
Stand under the window, wait for you, my light!
Either go out, or look out, light up, soul, window,
Light up, soul, window, show your face is white!
Oh, you, my light, will not be, a lot of pity will arrive! "