Звёздами струится высь ночная,
Тучи на шоссе легли устало.
Мать, из глыбы камня оживая,
Ровно в полночь сходит с пьедестала.
Горстку пепла к сердцу прижимая,
Размыкает каменные губы:
- Спи, моя кровинка, баю-баю.
Это гром, не пушечные гулы.
Ночью бродит мать по Хиросиме,
В Бухенвальд приходит и Освенцим.
И поёт о дочери и сыне,
Горстку пепла прижимая к сердцу:
- А-а-а, сожжённые, восстаньте!
- А-а-а, казнённые, воспряньте!
- А-а-а, очнитесь ото сна!
- А-а-а, заря уже видна!..
В Бухенвальде слышен гул набата.
В Пирчуписе вновь скрипят колодцы.
И встаёт, встаёт, встаёт расплата...
И восстать над смертью жизнь клянётся!
Новый день от дыма не померкнет,
Как надежда матери, он светел!
Мать стоит перед своей деревней,
В каменной горсти сжимая пепел.
The stars are flowing nightly,
The clouds on the highway were tired.
Mother, from a block of stone, coming to life,
Exactly at midnight, coming off the pedestal.
A handful of ash clutching to the heart
Opens stone lips:
- Sleep, my blood, bye-bye.
This is thunder, not gun ghouls.
At night, mother wanders around Hiroshima,
Auschwitz also comes to Buchenwald.
And he sings about his daughter and son
A handful of ashes pressed to your heart:
- Aaa, burned, rise!
- Aaa, executed, perk up!
- Aaa, wake up from a dream!
- Aaa, the dawn is already visible! ..
In Buchenwald, the rumble of the alarm is heard.
The wells are creaking again in Pirchupis.
And gets up, gets up, gets paid off ...
And vows to rise above death!
The new day of smoke will not fade,
As the hope of a mother, he is bright!
Mother stands in front of her village,
In a stone handful, squeezing the ashes.