(Восточное сказание)
В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.
И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.
И стали три пальмы на бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!»
И только замолкли — в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонком раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали…
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.
Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро их поит студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли до утра их огнем.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальный на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.
И ныне все дико и пусто кругом —
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит —
Его лишь песок раскаленный заносит
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.
(Eastern legend)
In the sandy steppes of the Arabian land
Three proud palms grew tall.
The spring between them from the soil is barren,
Zhurcha, broke through the cold wave,
Stored, under the canopy of green sheets,
From sultry rays and flying sands.
And many years passed quietly;
But the wanderer is tired from an alien land
Flaming breast to the moisture of the student
Not yet bent under the bush of the green,
And they began to dry from sultry rays
Luxurious leaves and sonorous stream.
And three palm trees began to murmur against the god:
"Are we born to wither here?
Without benefit in the desert, we grew and blossomed,
The swarms of the whirlwind and the heat of the palima,
Nobody supportive not pleasing a look? ..
You are not right, heaven, holy judgment! "
And just fell silent - in the distance the blue
The column was spinning gold,
Unsound sounds were heard by the bell,
Dyed carpets covered packs,
And he walked, waving, like a sea shuttle,
A camel behind a camel, blowing up sand.
Wobbling, hung between solid humpbacks
Patterned floors of marching tents;
Their swarthy hands sometimes lifted,
And his black eyes sparkled there ...
And, stagnant to bow bowing,
The Arab was burning a black horse.
And the horse rose at times,
And he jumped like a leopard, struck by an arrow;
And white clothes are beautiful folds
On the shoulders of the pharisa, they wagged in disorder;
And screaming and whistling sweeping along the sand,
He threw and he caught the spear in the gallop.
Here, to the palm trees, comes the noise, the caravan:
In the shadow of their cheerful spread the camp.
Pitchers sounded poured water,
And, proudly nodding the terry head,
Greet palms of unexpected guests,
And generously they are drunk by a creek.
But just that dusk fell to the ground,
On the roots of an elastic ax chattered,
And the animals of the centuries died without a life!
Their clothes were torn off by small children,
Their bodies were chopped off afterwards,
And they burned slowly to the morning with their fire.
When the fog flew to the west,
The caravan made its own way;
And sad afterwards on the soil of barren
Only the ashes were gray and cold;
And the sun remains dry burned,
And the wind blew them away in the steppe.
And now everything is wild and empty around -
Do not whisper leaves with a rattling key:
It is in vain for the prophet to ask about the shadow -
His only glowing sand brings
Yes the kite is crested, steppe unsociable,
Extraction torments and plots over it.