Помолчи меня, полечи меня, поотмаливай.
Пролей на меня прохладный свой взор эмалевый.
Умой меня, замотай мне повязкой марлевой
Дурную, неостывающую башку.
Укрой меня, побаюкай, поуговаривай,
Дай грога или какого другого варева;
Потрогай; не кожа – пламя; у ока карего
Смола закипает; всё изнутри пожгу.
Такая вступила осень под сердце точненько –
Пьёшь горькую, превращаешься в полуночника,
Мешком оседаешь в угол, без позвоночника,
Как будто не шёл – волок себя на горбу.
Да гложут любовь-волчица, тоска-захватчица –
Стучит, кровоточит, снится; поманит – спрячется;
Так муторно, что и хочется – а не плачется,
Лишь брови ломает, скобкой кривит губу.
И кажется – всё растеряно, всё упущено.
Всё тычешься лбом в людей, чтобы так не плющило,
Да толку: то отмороженная, то злющая,
Шипящая, как разбуженная гюрза.
Становишься громогласной и необузданной,
И мечешься так, что пот выступает бусиной
У кромки волос.
Останься ещё. Побудь со мной.
И не отводи целительные глаза.
Shut me up, heal me, redeem me.
Pour enamel on your cool gaze.
Mind me, wrap me with a gauze bandage
Bad, never-cooling head.
Shelter me, poke, talk
Give grog or some other brew;
Touch; not skin is flame; at the eye of hazel
The resin boils; I’ll burn everything inside.
Such autumn entered under the heart exactly -
Drink the bitter, turn into a night owl
Settles in a corner with a bag, without a spine,
As if he didn’t go - he dragged himself to the hump.
Yes gnawing love-she-wolf, longing-invader -
Knocks, bleeds, dreams; beckon - hide;
It’s so dreary that I want to - and not cry,
It only breaks the eyebrows, curls the lip with a bracket.
And it seems - everything is confused, everything is lost.
Everything rushes forehead at people so that it doesn’t crush,
Yes, to sense: now frostbitten, then furious,
Hissing like an awakened gyurza.
You become loud and unbridled
And rush so that sweat is a bead
At the edge of the hair.
Stay still. Stay with me.
And do not look away healing eyes.