Я буду метаться по табору улицы темной
За веткой черемухи в черной рессорной карете,
За капором снега, за вечным, за мельничным шумом...
Я только запомнил каштановых прядей осечки,
Придымленных горечью, нет - с муравьиной кислинкой,
От них на губах остается янтарная сухость.
В такие минуты и воздух мне кажется карим,
И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой,
И то, что я знаю о яблочной, розовой коже...
Но все же скрипели извозчичьих санок полозья,
B плетенку рогожи глядели колючие звезды,
И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.
И только и свету, что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной;
И некому молвить: "Из табора улицы темной..."
I will rush around the dark street camp
Behind a bird cherry branch in a black spring carriage,
Behind a bonnet of snow, behind the eternal, behind the mill noise ...
I just remembered chestnut strands of misfire,
Blemished with bitterness, no - with formic acid,
From them on the lips remains amber dryness.
At such moments and the air seems to me kareem,
And the rings of the pupils are dressed in light
And what I know about apple, pink skin ...
But still creaked skip sleigh runners,
B spikes looked at the mat,
And beat hoof hopping on the keys frozen.
And only the light that in the stellar barbed lie,
And life will swim theatrical kapora foam;
And there is no one to say: & quot; From the camp of the dark street ... & quot;