Мой милый друг, мой друг неблизкий, я повторяюсь. Ну и что ж! В глуши моей карело-финской другой забавы не найдешь, как к Вам писать. Еще не зная, какую тему разовью, я чую, чую дежавю, слова на вкус перебирая. Почти почившие в забвенье (забей, наплюй и разотри), всплывают чудные мгновенья из памяти – одно, два, три, двенадцать, триста двадцать восемь – я помню все наперечет. А лето медленно течет, все более склоняясь в осень, и я все более клонюсь к сарказму, пусть и с неохотой, пусть и борюсь еще, борюсь с собой, ищу высокой ноты, но вряд ли отыщу уже.
Комар гудит на вираже и мессером заходит с тыла. Шлепок – и нету комара. Любовь прекрасная уныло во мне шевелится с утра, к обеду просится наружу, а ввечеру – простыл и след, а мне и времени-то нет ее искать. Чего уж хуже – в тоске-печали вечерять, вперяя взор в блокнот заветный, и с ужасом осознавать, что и не сладок плод запретный, и не волнуется душа, и сердце – нет, не кровоточит… Уж дело мало-мало к ночи, а не наплакалось стишат, не излилось строки звенящей и трепетной из-под пера. От скуки в тишине зудящей охочусь я на комара, оставив светлый образ Ваш.
Возможно, виноват пейзаж. Все то же небо, то же поле и то же озеро вдали, и ветер в бархатном камзоле гоняет тучи-корабли из края в край, и преют травы на позаброшенных лугах, и время прячется в стогах, и лезет леший из канавы, и убегает в темный лес, где, претворяясь каменюкой, спит дух, владетель здешних мест и греет лысину гадюкой. Все те же ягоды, грибы, компоты, джемы, маринады, и в цветуёчках палисады, и плен натопленной избы, и та же лень, и та же нега, неприхотливый дачный быт, и в воду весело с разбега, и в небо с песнею навзрыд… Вокруг все та же красота, что и всегда.
Но я не та. Мне скучно, бес - но без томленья весны и розовых соплей. Не бередят мои мученья воспоминанья прежних дней, увы! Я так была бы рада живописать былую страсть, но вот досадная напасть – свели коня у конокрада. От нежной муки клонит в сон, от песен сердца вянут уши, и как-то побоку, влюблен в меня предмет иль равнодушен ко мне – я знаю наперед, что может быть, а что случится… зачем познавшей ветра птице просить у неба самолет? На что красавице клобук, к чему доярке Северянин? Моя отрава, мой недуг звучат во мне без липкой дряни весьма сомнительных страстей.
Я по привычке жду вестей от Вас и Вам пишу посланья, но попросту, без огонька. Восторг взаимопониманья размыла времени река. Стареет взгляд, седеет нежность, мгновений множится чреда и утомляет. Лебеда. Сныть. Непогода. Неизбежность. И письма странные писать уже давно намного слаще, чем видеть Вас иль представлять как Вы вскрываете шуршащий словами нежными конверт, слезу роняете скупую на ворох лет, на долю злую, на то, чего в помине нет. Мой друг! Достало бы чернил заплакать чистый лист бумажный, а кто кого и где любил – не интересно и не важно.
Во имя ясного огня, Простите глупую меня.
My dear friend, my friend is not enough, I repeat. Well, well! In the wilderness of my Karelian-Finnish other fun you will not find how to write to you. Not knowing what topic, I feel deja, I feel the taste of taste. Almost those who had been in oblivion (hammer, nave and disassemble), there are wonderful moments from the memory - one, two, three, twelve, three hundred twenty-eight - I remember everything will alternate. And the summer slowly flows, increasingly leaning in autumn, and I am increasingly clone to Sarcasta, even with reluctance, let him be fighting yet, I am fighting with myself, looking for a high note, but it is unlikely that I will hardly.
Komar buzzes on the prience and Messer comes from the rear. Slap - and no mosquito. Love is beautiful sadly in me moves around in the morning, asking for a dinner, and I wrote down and the trace, and I have time to look for it. What is worse - in the long-soring evening, in a cherished dress in a notebook, and with horror to realize that the soul is not sweet, and the soul does not worry, and the heart is not bleeding ... it's a little, not enough for the night, but Not applied, it was not sucking, the strings of the ringing and trembling from the pen was not resulted. From boredom in the silence of itching, I will fuck up on a mosquito, leaving your light image.
It is possible to blame the landscape. All the same sky, the same field and the same lake away, and the wind in velvet camoles chasing the clouds ships from the edge to the edge, and leaving herbs on the taught meadows, and time is hiding in stacks, and lears the lying from the ditch, and runs away in The Dark Forest, where, by converting Kamenyuk, sleeps the spirit, the ruler of these places and heats Lysinu Vijuku. All the same berries, mushrooms, compotes, jams, marinades, and in the flower of the palisada, and the captive of the holted hut, and the same laziness, and the same burrow, an unpretentious country life, and in the water having fun with a runway, and in the sky with a song ... around the same beauty as always.
But I'm not that. I am bored, a demon - but without a tomgeny of spring and pink snot. Do not be bored by my tormented memories of the previous days, alas! I would be glad to paint the former passion, but here is the annoying attack - the horse brought the horse in Konokrad. From tender flour clone in sleep, the ears are withering from heart songs, and somehow incentives, in love with me, Ile is indifferent to me - I know, what could be, and what happens ... why did you see the bird to ask the sky with the sky? What is the beauty of the hood, what a milkmann is northerner? My Piewa, my illness sounds in me without a sticky rubbish very dubious passions.
I am in habit waiting for the news from you and write to you, but simply, without a light. The delight of mutual understanding blocked the river time. It takes a look, sadness, the moments will multiply, and tires. Quinoa. Sick. Bad weather. Inevitability. And the letters are strange to write for a long time much sweeter than to see you Ile to represent how you open the envelope rustling in words, a tear drops the stubborn at the age of the years, a lot of evil, on what is not in mom. My friend! It would have got the ink to cry a blank sheet paper, and who and where he loved - not interesting and no matter.
In the name of a clear fire, forgive me stupid me.