улыбки на фото, смазаны задние планы,
усталые люди спешат на вокзалы, туда,
где увозят подальше от нас.
подальше от шумов на первой продольной,
подальше от криков детей на площадках.
и лиц искажения скажут о многом,
но только на раз.
больше нету тех жарких вечерних прогулок,
и лето нескоро, на улице холод.
резина стирается мокрым асфальтом,
и ноги в снегу.
и мучает голод.
и деньги ушли вникуда,
мы плетёмся до дома пешком,
зарядка на плеере села,
жалко,
мы спим до утра под окном.
замёрзшие голые стены хрущёвок,
граффити смазаны добрыми дядями,
номер, набитый тобой на запястье
греет нутро.
я на сидениях трамвая залипну,
пусто внутри, на красиво снаружи,
а у меня всё как будто бы наизнанку,
голову жжёт стужей.
я переворачивал тонны речёвок,
ладони холодные, грей мою шею,
на лавках зависли мы между защёлок,
и так до весны.
прогнившие люди теперь, я же помню,
ты открывай своё сердце по-новой
старыми песнями или прогулками
считывай сны.
пальцами жадно впиваясь в осколки,
сердце расколото тысячью ранами,
пыль на картинах в кладовке,
и тарами грусть вывозили.
наверное, слишком прохладно,
но солнце пройдёт по пути до заката,
картами гаданы несколько действий,
и нас греют наши же песни.
улыбки на фото, смазаны задние планы,
усталые люди спешат на вокзалы, туда,
где они больше будут не вместе.
smiles on the photo, smeared backgrounds,
tired people rush to the stations, there,
where they take us away from us.
away from noise on the first longitudinal,
away from the cries of children on the sites.
and people distortion will say a lot,
but only at times.
there are no more those hot evening walks,
and the summer is not long, it's cold outside.
rubber is rubbed off with wet asphalt,
and feet in the snow.
and tormented by hunger.
and the money went away,
we are weaving to the house on foot,
charging on the player of the village,
sorry,
we sleep until the morning under the window.
frozen naked walls of Khrushchev,
graffiti smeared with good uncles,
wrist band
warms the interior.
I'm stuck in the tram seats,
empty inside, on the beautiful outside,
but I have everything as if inside out,
his head burns cold.
I turned over tons of slogans,
palms cold, gray my neck,
on the benches we hung between the latches,
and so on until the spring.
rotten people now, I remember,
You open your heart in a new way.
old songs or walks
read dreams.
fingers greedily digging into the debris,
the heart is split with a thousand wounds,
dust in the pictures in the pantry,
and the containers were taken out of sadness.
probably too cool,
but the sun will pass on the way to dusk,
fortune-telling cards,
and we are warmed by our own songs.
smiles on the photo, smeared backgrounds,
tired people rush to the stations, there,
where they will no longer be together.