Доведенный до отчаинья
до иступления
до маяка, пешком и боли в коленях.
Светский, в трех поколениях
поколения проклятий
прокалывал вены себе сам себе не приятен
не друзей не приятелей, нет любви нет предателей
одинокий, гордый, внимательный к темноте
пулеметными лентами строки те.
Гроза на горизонте, без зонта
и в возрасте как пилат понтий.
Удрученый, вечер, переходящий в ночи.
Строчки письма еще не кончились
но жизнь закончилось. рожь колосилась
за моросило. за маросилось сознания.
К кому теперь за помощью ему. и я не знаю
он подошел к концу письма и к обрува краю
волны о скалы.
волки с оскалом, волки в овечьей шкуре.
он ждал писем годами, в пьяном угаре а укуре
и висок просил пули
тем временем летели недели
остылвали
постели партеры.
портреты, и трели
переплетение колец в шкатулке
полдень
пренес лучей не много
до маяка дорога,
а там до гроба не много
морфием гробил
себя все итогом,
обернеться печальным, постоял минут
пожал плечами, вперед шаг,
а где то там корабль отчалил
Волны качали,
качели, горели души в котельных.
горело сердце в теле,
Увидеть бы глаза мне ей отче
Скажи мне сможешь ли помочь
точно, тот кто не любит свет
тот и живет ночью.
Эти чертова мания величия,
Уехала тогда тогда давно
кричал ей в спину да все отлично
Катитись от сюда, И не чего
искать сдесь личное,
Она было стройна отличная красива и горда.
Билеты самолеты поезда.
У вот она уже у трапа и пора.
Осенная пора, во круги.
и слезы очертили очи,
стало сердце туго, отвернулся,
и пошагал,
какой то местной, суки,
А дочь по трапу, глаза блестели.
КОробали отчалилтлт самолеты летели.
десятелетия шли,
и письма тлели в камине,
пора, бы забыть об обиде.
ведь она же пишет,
И вот она уже в трубку, дышит
и вот она уже ближе.
прислала фото.
самолет, гроза катастрофа.
последняя строка. не допитый кофе
вздох отчаинья вперед шаг
волны качали
качели, горели души в котельных.
угасло сердце в теле
Brought to the despair
before attrition
to the lighthouse, walking and knee pain.
Secular, in three generations
generations of curses
pierced veins to himself not pleasant
no friends no buddies no love no traitors
lonely, proud, attentive to the dark
machineguns with the string ones.
Thunderstorm on the horizon, without an umbrella
and aged like pilat pontius.
Dejected, evening, rolling in the night.
The lines of the letter are not over yet.
but life is over. rye spike
for drizzle. for marosyla consciousness.
To whom now for help him. and i don't know
he came to the end of the letter and to the edge of the hoop
waves about rocks.
wolves with a grin, wolves in sheep's clothing.
he had been waiting for letters for years, in a drunken stupor
and temple requested bullets
meanwhile flew weeks
cooled down
bed parters.
portraits, and trills
interlocking rings in a box
noon
not many rays
to the lighthouse road
and there is not much to the grave
morphine grave
all result
turn sad, stood for minutes
shrugged, step forward,
and somewhere there ship sailed away
Waves rocked
swings, souls burned in the boiler rooms.
the heart burned in the body
To see my eyes to her to her father
Tell me can you help
Exactly, the one who does not like light
he lives at night.
These damn delusions of grandeur,
Then left then long ago
shouted in her back yes everything is fine
Roll from here, And not why
look here for personal
She was slim and beautiful and proud.
Airplane train tickets.
Now she is at the ladder and it's time.
Autumn time, in circles.
and the tears outlined the eyes
became a heart tight, turned away,
and walked,
some kind of local bitch
A daughter on the ramp, his eyes gleaming.
Korobali ottaliltlt aircraft flew.
decades went by
and letters smoldered in the fireplace,
time to forget about the insult.
because she writes
And now she is already on the phone, breathing
and now she is closer.
sent a photo.
plane thunderstorm disaster.
last line. not finished coffee
gasp step forward step
the waves shook
swings, souls burned in the boiler rooms.
faded heart in body