Даниил Хармс
(Читает В. Котов)
Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду. Старики и старухи падали с крыш. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети мчались за мной и, не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я несся вперед! Грязные, рахитичные дети, похожие на грибы-поганки, путались под моими ногами. Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтающихся на земле стариков и старух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил на живот худой старухи, которая при этом хрустнула и тихо произнесла: "Замучили!" Я, не оглядываясь, побежал дальше. Теперь под моими ногами была чистая и ровная мостовая. Редкие фонари освещали мне путь. Я подбежал к бане. Приветливый банный огонек уже мелькал передо мной, и банный, уютный, но душный, пар уже лез мне в ноздри, уши и рот. Я, не раздеваясь, пробежал сквозь предбанник, потом мимо кранов, шаек и нар, прямо к полке. Горячее белое облако окружило меня. Я слышу слабый, но настойчивый звон. Я, кажется, лежу.
... И вот тут-то могучий отдых остановил мое сердце.
1 февраля 1939 года.
Daniil Kharms
(Read by V. Kotov)
I kicked up the dust. The children ran after me and tore at their clothes. Old men and women fell from the rooftops. I whistled, I rumbled, I clanged my teeth and pounded with an iron stick. Torn children rushed after me and, unable to keep up, broke their thin legs in a terrible haste. Old men and women galloped around me. I rushed forward! Dirty, rickety children, like toadstool mushrooms, got tangled under my feet. It was difficult for me to run. I stumbled every minute and once even almost fell into a soft mess of old men and women floundering on the ground. I jumped, cut off several toadstools' heads and stepped on the stomach of a thin old woman, who crunched at the same time and quietly said: "Tortured!" I ran on without looking back. Now there was a clean and level pavement under my feet. Rare lanterns illuminated my path. I ran to the bathhouse. The friendly bath light was already flashing before me, and the bath, cozy, but stuffy, steam was already creeping into my nostrils, ears and mouth. Without undressing, I ran through the dressing room, then past the taps, gangs and bunks, straight to the shelf. A hot white cloud surrounded me. I hear a faint but persistent ringing. I seem to be lying.
... And then a mighty rest stopped my heart.
February 1, 1939.