Текст песни козявка в книге - после нашей эры
Просмотров
106
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни козявка в книге - после нашей эры, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Представь. Ты просыпаешься, а за окном газеты разносит ветром и пахнет чем-то грандиозным.
От первых лучей улица воспалилась, как уретра у носителя хламидиоза. Подземные скарабеи застыли на гранитных станциях. Бегут дни галопом, как в самую темную ночь огни гало. Детвора в школах не съедет с перил; в продуктовом, что хочешь - бери. А ты ей так и не смог признаться, что кроме нее у тебя никого.
Представь. В газовых спазмах больше не сожмется плита; у подъезда дамы в летах, так привыкшие шкворчать и сетовать, не осудят чей-то прикид. Вот только весна все натягивает зеленые парики на черноту опустевших проспектов. Барабанной дробью прорывается ливень и по подоконнику бьет пшено. Мыслей прорва. Ты хотел бы показать ей какой-нибудь кинчик Дэвида Финчера или Милоша Формана. Ты хотел бы позвать ее по имени, но доски в квартире гавкают тишиной.
Ты только представь. Радиовышка не размыкает уста; точно штаны на похудевшем, висят на столбах медные нити; в библиотеках книги молчат, спит пожарная каланча; а у соседского подъезда асфальт провалился, будто нос сифилитика. На земляные ягодицы солнечный диск присел. Провести бы ее домой, но в мире бесплатных вольв и тойот, в мире просроченных йогуртов и консерв, нет больше ее дома. И нет больше ее.
Представил?
Может тогда не так уж мой посыл бестолков. Ты к себе обратись и в этот раз не лукавь. Там, за окном, улица бурлит, как вулкан, и на плите лужей желтой расползлось молоко; компашку пьяную вдоль улицы понесло; соседская дочка вернулась из школы, и пианино заиграло у них.
Есть вещи, которые можно сказать без слов. Вот телефон. Вот номер.
Звони.
От первых лучей улица воспалилась, как уретра у носителя хламидиоза. Подземные скарабеи застыли на гранитных станциях. Бегут дни галопом, как в самую темную ночь огни гало. Детвора в школах не съедет с перил; в продуктовом, что хочешь - бери. А ты ей так и не смог признаться, что кроме нее у тебя никого.
Представь. В газовых спазмах больше не сожмется плита; у подъезда дамы в летах, так привыкшие шкворчать и сетовать, не осудят чей-то прикид. Вот только весна все натягивает зеленые парики на черноту опустевших проспектов. Барабанной дробью прорывается ливень и по подоконнику бьет пшено. Мыслей прорва. Ты хотел бы показать ей какой-нибудь кинчик Дэвида Финчера или Милоша Формана. Ты хотел бы позвать ее по имени, но доски в квартире гавкают тишиной.
Ты только представь. Радиовышка не размыкает уста; точно штаны на похудевшем, висят на столбах медные нити; в библиотеках книги молчат, спит пожарная каланча; а у соседского подъезда асфальт провалился, будто нос сифилитика. На земляные ягодицы солнечный диск присел. Провести бы ее домой, но в мире бесплатных вольв и тойот, в мире просроченных йогуртов и консерв, нет больше ее дома. И нет больше ее.
Представил?
Может тогда не так уж мой посыл бестолков. Ты к себе обратись и в этот раз не лукавь. Там, за окном, улица бурлит, как вулкан, и на плите лужей желтой расползлось молоко; компашку пьяную вдоль улицы понесло; соседская дочка вернулась из школы, и пианино заиграло у них.
Есть вещи, которые можно сказать без слов. Вот телефон. Вот номер.
Звони.
Imagine that. You wake up, and outside the window the newspaper carries the wind and smells of something grandiose.
From the first rays the street was inflamed, like a urethra in the carrier of chlamydia. Underground scarabs were frozen on granite stations. The days are running gallop, as in the darkest night the halo lights. Children in schools will not leave the railing; In the grocery, whatever you want, take it. And you and she could not admit that besides her you have no one.
Imagine that. In the gas spasms, the plate no longer contracts; At the entrance of a lady in the years, so used to kick and complain, do not condemn someone's outfit. It's only spring that pulls green wigs on the blackness of the empty avenues. A drizzle breaks down the shower and millet hits the window sill. Thoughts of a breakthrough. You would like to show her some dagger of David Fincher or Milos Forman. You would like to call her by name, but the boards in the apartment bark in silence.
Just imagine. The radio tower does not open the mouth; Like pants on thin, hung on poles of copper threads; In the libraries the books are silent, the fire-tower is sleeping; And at the neighbor's entrance the asphalt has failed, like the nose of a syphilitic. On the earthen buttocks, the sun disc sat down. To take her home, but in the world of free volva and toyot, in the world of overdue yoghurts and canned food, there is no more her home. And there is no more of it.
Presented?
Maybe then, not so much my message of muddle. You turn to yourself and this time do not be deceitful. There, outside the window, the street is bubbling like a volcano, and on the slab of yellow puddles milk has spilled; The company drunk along the street; The neighbor's daughter came back from school, and the piano played in front of them.
There are things that can be said without words. Here's the phone. Here's the number.
Call.
From the first rays the street was inflamed, like a urethra in the carrier of chlamydia. Underground scarabs were frozen on granite stations. The days are running gallop, as in the darkest night the halo lights. Children in schools will not leave the railing; In the grocery, whatever you want, take it. And you and she could not admit that besides her you have no one.
Imagine that. In the gas spasms, the plate no longer contracts; At the entrance of a lady in the years, so used to kick and complain, do not condemn someone's outfit. It's only spring that pulls green wigs on the blackness of the empty avenues. A drizzle breaks down the shower and millet hits the window sill. Thoughts of a breakthrough. You would like to show her some dagger of David Fincher or Milos Forman. You would like to call her by name, but the boards in the apartment bark in silence.
Just imagine. The radio tower does not open the mouth; Like pants on thin, hung on poles of copper threads; In the libraries the books are silent, the fire-tower is sleeping; And at the neighbor's entrance the asphalt has failed, like the nose of a syphilitic. On the earthen buttocks, the sun disc sat down. To take her home, but in the world of free volva and toyot, in the world of overdue yoghurts and canned food, there is no more her home. And there is no more of it.
Presented?
Maybe then, not so much my message of muddle. You turn to yourself and this time do not be deceitful. There, outside the window, the street is bubbling like a volcano, and on the slab of yellow puddles milk has spilled; The company drunk along the street; The neighbor's daughter came back from school, and the piano played in front of them.
There are things that can be said without words. Here's the phone. Here's the number.
Call.