А она говорит: "Иди уж тогда один, или с кем угодно - но всё-таки ты иди, а таких, как я, говорит - в общем, пруд пруди, миллион на рупь."
Он смеется: "Я пригрелся к твоей груди, хоть целуй меня, хоть в ад за собой веди, а уйти решишь - так всё же предупреди, я тогда умру."
А она говорит: "Куда тебе - умирать? Ведь тебе играть и публику собирать, ты аккордом бей и диски свои пирать, а меня - пусти."
Он вздыхает: "Ну, вот как тебе объяснять - ведь с тобой проститься - то же, что кожу снять, как в ладони стрекозу закрутить и смять, как дитя растить"
А она говорит: "Куда мне теперь к тебе? Ты герой, - говорит, а я выскочка и плебей, вот играй, говорит теперь на свой трубе - открывай свой счет".
Он рыдает и поет, как ночной прибой: "Ну вот, хочешь, - говорит, - разобью гобой, мне плевать, - говорит - вот я ведь уже с тобой, так чего ж еще?
Я ведь с музыкой, - говорит, всё веду войну, я кричу в ее горячую пелену, мол, прими, говорю, впусти, мол еще одну, по знакомству, так.
А она говорит: "Мы вместе, а я нигде, я сушу слова на старой словороде, я копаюсь в их горячей гнилой руде, но опять не так"
Я ведь вечно пораженщина - говорит, я живу - да вот внутри у меня горит - у меня ведь дистония, нефрит, гастрит - ну, куда до вас.
Он хохочет: "Да, в обиду тебя не дашь, но когда ты, дорогая, меня продашь, то купи бумаги нотной и карандаш, я впишу тебя в этот вальс.
Я впишу тебя в свой солнечный разнобой, тонким контуром, щекой на ветру рябой, в этот свет, далекий страшный и голубой, в эту даль и боль
Чтоб когда захочешь - быть тебе не одной, чтобы быть тебе и нотами и струной, у тебя выходные, а у меня входной, но ведь я с тобой.
Я шепчу ей, что кончается тишина, что смешна вина, что чаша полна вина, что заря бледна, что ночь впереди темна. Что закат - в дугу..
Я шепчу ей, что пою ее и кляну. Что я ради нее, что хочешь, переверну. Что боюсь ее, никому ее не верну. И она тихонько рождается между губ.
And she says: "Then go alone, or with anyone - but all the same, you go, and people like me, she says - in general, a dime a dozen, a million to a ruble."
He laughs: "I have warmed up to your chest, even kiss me, even lead me to hell, and if you decide to leave, warn me, then I will die."
And she says: "Where are you going to die? After all, you have to play and gather the audience, you beat and pirate your discs with a chord, and let me go."
He sighs: "Well, here's how to explain to you - after all, saying goodbye to you is the same as removing the skin, twisting and crushing a dragonfly in the palm of your hand, like raising a child."
And she says: "Where am I going to see you now? You are a hero," she says, and I am an upstart and a plebeian, so play, now she says on your pipe - open your account. "
He sobs and sings like the surf of the night: “Well, you want,” he says, “I’ll break the oboe, I don’t care,” he says, “I’m already with you, so what else?
I’m with music, ”he says, I’m waging a war all the time, I’m shouting into its hot veil, they say, accept, I say, let in, they say, another one, by acquaintance, so.
And she says: "We are together, and I am nowhere, I dry words in the old word, I dig in their hot rotten ore, but again not like that"
I'm always a defeatist - he says, I live - but it's burning inside me - I have dystonia, nephritis, gastritis - well, where to you.
He laughs: "Yes, you won't be offended, but when you, dear, sell me, then buy music paper and a pencil, I will write you into this waltz.
I will write you into my sunny discord, with a thin outline, pockmarked cheek in the wind, into this light, distant, terrible and blue, into this distance and pain
So that when you want - you are not alone, to be you and the notes and the string, you have a weekend, and I have an entrance, but I'm with you.
I whisper to her that the silence is ending, that the wine is ridiculous, that the cup is full of wine, that the dawn is pale, that the night ahead is dark. That the sunset is in an arc ..
I whisper to her that I sing it and swear. That for her sake, what you want, I will turn it over. That I am afraid of her, I will not return her to anyone. And she is quietly born between the lips.