Lyrics Булат Окуджава - Варшава
Views
50
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Булат Окуджава - Варшава, and also a translation of a song with a video or clip.
Путешествие по ночной Варшаве в дрожках
Варшава, я тебя люблю легко, печально и навеки.
Хоть в арсенале слов, наверно, слова есть тоньше и верней,
но та, что с левой стороны, святая мышца в человеке,
как бьется, как она тоскует!.. И ничего не сделать с ней.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Отбушевал в Варшаве полдень.
Она пропитана любовью и муками обожжена,
как веточка в Лазенках та, которую я нынче поднял,
как Зигмунта поклон неловкий, как пани странная одна.
Забытый богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века - напишут школьники в тетрадке
все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука.
Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,
слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие - любовь...
Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,
надежду - не терять надежды, доверие - проснуться вновь.
Извозчик, зажигай фонарь на старомодных крыльях дрожек.
Неправда, будто он прожит, наш главный полдень на земле!
Варшава, мальчики твои прически модные ерошат,
но тянется одна сплошная раздумья складка на челе.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Я еду Краковским Предместьем.
Я захожу во мрак кавярни, где пани странная поет,
где Мак Червоный вновь цветет уже иной любви предвестьем...
Я еду Краковским Предместьем.
Трясутся дрожки.
Ночь плывет.
1967
Варшава, я тебя люблю легко, печально и навеки.
Хоть в арсенале слов, наверно, слова есть тоньше и верней,
но та, что с левой стороны, святая мышца в человеке,
как бьется, как она тоскует!.. И ничего не сделать с ней.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Отбушевал в Варшаве полдень.
Она пропитана любовью и муками обожжена,
как веточка в Лазенках та, которую я нынче поднял,
как Зигмунта поклон неловкий, как пани странная одна.
Забытый богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века - напишут школьники в тетрадке
все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука.
Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,
слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие - любовь...
Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,
надежду - не терять надежды, доверие - проснуться вновь.
Извозчик, зажигай фонарь на старомодных крыльях дрожек.
Неправда, будто он прожит, наш главный полдень на земле!
Варшава, мальчики твои прически модные ерошат,
но тянется одна сплошная раздумья складка на челе.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Я еду Краковским Предместьем.
Я захожу во мрак кавярни, где пани странная поет,
где Мак Червоный вновь цветет уже иной любви предвестьем...
Я еду Краковским Предместьем.
Трясутся дрожки.
Ночь плывет.
1967
Traveling Warsaw at night in droshky
Warsaw, I love you lightly, sadly and forever.
Although in the arsenal of words, there are probably words more subtle and truer,
but the one on the left side is the holy muscle in man,
how it beats, how it yearns! .. And nothing can be done with it.
The droshky is shaking. The night floats. Was raging in Warsaw noon.
She is soaked in love and burned in torment,
like the twig in azienki that I picked up today,
like Zygmunta an awkward bow, like a strange lady.
Forgotten by God and people, an officer in a Confederate is sleeping.
Above him the forests of others are rustling, a river is splashing from another.
A short century will pass - schoolchildren will write in a notebook
everything that a trembling hand does not allow us to write.
It is unbearable, like in paradise, to sift good through a sieve,
filter words through teeth, through distrust - love ...
I bring up my nimble fortune to live openly,
hope - not to lose hope, trust - to wake up again.
Cabby, light the lantern on the old-fashioned droshky wings.
It is not true that he has lived, our main noon on earth!
Warsaw, boys ruffle your fashionable hairstyles,
but there is one continuous meditation fold on his brow.
The droshky is shaking. The night floats. I'm going to Krakowskie Przedmiecie.
I enter the darkness of Kavyarni, where a strange lady sings,
where Poppy Chervony again blooms for another love as a harbinger ...
I'm going to Krakowskie Przedmiecie.
The droshky is shaking.
The night floats.
1967
Warsaw, I love you lightly, sadly and forever.
Although in the arsenal of words, there are probably words more subtle and truer,
but the one on the left side is the holy muscle in man,
how it beats, how it yearns! .. And nothing can be done with it.
The droshky is shaking. The night floats. Was raging in Warsaw noon.
She is soaked in love and burned in torment,
like the twig in azienki that I picked up today,
like Zygmunta an awkward bow, like a strange lady.
Forgotten by God and people, an officer in a Confederate is sleeping.
Above him the forests of others are rustling, a river is splashing from another.
A short century will pass - schoolchildren will write in a notebook
everything that a trembling hand does not allow us to write.
It is unbearable, like in paradise, to sift good through a sieve,
filter words through teeth, through distrust - love ...
I bring up my nimble fortune to live openly,
hope - not to lose hope, trust - to wake up again.
Cabby, light the lantern on the old-fashioned droshky wings.
It is not true that he has lived, our main noon on earth!
Warsaw, boys ruffle your fashionable hairstyles,
but there is one continuous meditation fold on his brow.
The droshky is shaking. The night floats. I'm going to Krakowskie Przedmiecie.
I enter the darkness of Kavyarni, where a strange lady sings,
where Poppy Chervony again blooms for another love as a harbinger ...
I'm going to Krakowskie Przedmiecie.
The droshky is shaking.
The night floats.
1967