Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
ГОСТЬ
Все как раньше: в окна столовой
Бьется мелкий метельный снег,
И сама я не стала новой,
А ко мне приходил человек.
Я спросила: "Чего ты хочешь?"
Он сказал: "Быть с тобой в аду".
Я смеялась: "Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду".
Но, поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
"Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты".
И глаза, глядевшие тускло,
Не сводил с моего кольца.
Ни один не двинулся мускул
Просветленно-злого лица.
О, я знаю: его отрада -
Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мне не в чем ему отказать.
1 января 1914
О нет, я не тебя любила,
Палима сладостным огнем,
Так объясни, какая сила
В печальном имени твоем.
Передо мною на колени
Ты стал, как будто ждал венца,
И смертные коснулись тени
Спокойно юного лица.
И ты ушел. Не за победой,
За смертью. Ночи глубоки!
О, ангел мой, не знай, не ведай
Моей теперешней тоски.
Но если белым солнцем рая
В лесу осветится тропа,
Но если птица полевая
Взлетит с колючего снопа,
Я знаю: это ты, убитый,
Мне хочешь рассказать о том,
И снова вижу холм изрытый
Над окровавленным Днестром.
Забуду дни любви и славы,
Забуду молодость мою,
Душа темна, пути лукавы,
Но образ твой, твой подвиг правый
До часа смерти сохраню.
Лето 1917
ВЕЧЕРОМ
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.
А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты в первый раз одна с любимым".
1913
ОН ЛЮБИЛ...
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики
...А я была его женой.
9 ноября
1910, Киев
Twenty first. Night. Monday.
Outlines of the capital in the mist.
I wrote down some kind of loafer,
That there is love on earth.
And from laziness or boredom
All have believed, and live:
Wait for visits, afraid of separation
And love songs are sung.
But the mystery is revealed to others,
And silence rests upon them ...
I stumbled upon this accidentally
And since then everything seems to be sick.
A GUEST
Everything is as before: in the dining room windows
Broken fine snow snow,
And I did not become new,
And a man came to me.
I asked: "What do you want?"
He said: "To be with you in hell."
I laughed: "Oh, you'll say
We both, perhaps, have trouble. "
But, having lifted a hand dry,
He touched the flowers lightly:
"Tell me how they kiss you,
Tell me how you kiss. "
And the eyes, looking dully,
Did not take me off my ring.
None moved a muscle
Enlightened evil face.
Oh, I know: his joy is -
Tense and passionate to know,
That he did not need anything,
That I have nothing to refuse him.
January 1, 1914
Oh no, I did not love you,
Palima sweeter fire,
So explain, what force
In your sad name.
Before me on my knees
You have become, as if waiting for a crown,
And the mortals touched the shadow
Calmly young face.
And you left. Not for victory,
For death. The nights are deep!
Oh, my angel, do not know, do not know
My present yearning.
But if the white sun of paradise
In the forest a path will light up,
But if the bird is a field
Take off from a spiny sheaf,
I know: it's you, killed,
I want to tell you about
And again I see a hill dug up
Above the bloody Dniester.
I will forget the days of love and glory,
I will forget my youth,
The soul is dark, the ways are evil,
But your image, your feat right
Until the hour of death I will save.
Summer of 1917
EVENING
The music in the garden rang
Such inexpressible grief.
Fresh and pungent smell of the sea
On a platter of oysters in the ice.
He told me: "I am a faithful friend!"
And my dress touched.
So do not look like hugs
The touch of these hands.
So they stroke cats or birds,
So the riders look slender ...
Only laughter in the eyes of his calm
Under the light gold eyelashes.
And the mournful violins of the voice
They sing for the creeping smoke:
"Bless heaven,
You're the first time with your lover. "
1913
HE LOVED...
He loved three things in the world:
For the evening singing, white peacocks
And the worn-out maps of America.
I did not like it when children cry,
I did not like tea with raspberries
And female hysteria
... And I was his wife.
November 9
1910, Kiev